Дивный новый мир, или Рагнарек Притчера fandom Victorian 2018

Текст который в духе истенного постмодерна завершает то что еще только начато. Если все сложиться то будет еще некоторое количество текстов кое что поясняющих из этого же цикла, но в целом финал уже известен...
Жалко чо в силу обстоятельств оказался слишком сильно вымотонным к финалу, и не сделал здесь всех задумок, коих было много на что развернуть, может быть сложиться и делаю более развернутую версию... Ну так, чисто гипотетически.

и да этот тот текст который родился из слов Кэпа "Я рассчитываю на твой текст, Лис"... После этого для викторианцев начинается "не мог но сделал". Вот за что их и люблю, для них такое получается. Когда все уже сил нет настроения нет писать не хочется, но тебя просят и ты делаешь. не лучшее, можешь лучше, но когда надо то делаешь потому что тебя попроили в любимой команде
Дивный новый мир, или Рагнарек Притчера
Название: Дивный новый мир, или Рагнарек Притчера
Часть канона: ориджинал
Задание: Конец света, каким мы его знаем
Автор: fandom Victorian 2018
Бета: fandom Victorian 2018
Размер: миди, 6 296 слов
Персонажи: Притчер, Редхайр, Блэкфезер и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Притчер отправляется бороться с силой, которую сам же породил, обретет ли он в этой борьбе союзников?
Предупреждения: смерть персонажа; продолжение истории Притчера и обитателей фермы, много философии и рассуждений о конце света
Для голосования: #. fandom Victorian 2018 — "Дивный новый мир, или Рагнарек Притчера"

Мистер Редхайр не спеша шел по Лондону, вразвалочку, как бывалый моряк, который на суше чувствует качку сильнее, чем в море. Он опирался на элегантную трость, в корпусе которой скрывался тонкий клинок редкой по качеству работы, испачканный чьей-то кровью. Позади, в квартале от него, звенели колокольчики пожарных команд. Утром в газетах будет некролог о неком Клаврисе, полковнике в отставке, который был убит этой ночью и в доме которого был устроен пожар. Дознаватели и лучшие сыщики Скотленд-Ярда будут биться над загадкой убийства героя империи, положившего жизнь на служение стране. Но, конечно же, ничего не найдут.

Мистер Редхайр шел не спеша и улыбался, у него были еще дела, а в этой холодной стране не было даже приличных напитков, чтобы согреться и отложить их выполнение. О том, чтобы возвращаться домой, пока что не шло и речи, слишком много всего предстояло решить, поэтому он свернул в переулок, подошел к двери, которая была скрыта тенью стены, и открыл её. Дверь тихонько скрипнула, пытливый взгляд мог бы отметить некоторую странность в тенях, которые отбрасывал идущий изнутри свет. Впрочем, пытливых взглядов рядом не было, и то, что человек вошел, затворив за собой дверь так, что не загородил свет горящего внутри огня, никто не заметил, разве что дрозд, сидевший на крыше одного из зданий, на миг отвлекся от выковыривания улитки из раковины. Закончив трапезу, птица улетела по своим птичьим делам.

Мистер Муктеш шел по улице портового города, располагавшегося ближе всего к французскому берегу и способного принимать множество кораблей. Человек с аккуратной бородой в весьма изысканном, хотя и вычурном костюме, который несколько не подходил к промозглому климату главного острова империи, но был достаточно современным, чтобы его носитель не казался чудаком, просто гулял по городу в поисках чего-то, о чем еще не знал. Большинство людей не обращали на чужеземца внимания, мало ли чужестранцев в крупных городах.

Муктеш шел между домов, жавшихся друг к другу, он миновал крепость, оставив её справа от себя, потом — главную площадь, где около магистрата дежурило несколько полицейских в высоких шлемах, пошел на рынок, где увидел маленького трехцветного котенка. Зверек жалобно мяукал. Муктеш улыбнулся и взял на руки крошечное замерзшее и напуганное существо; это был «мальчик», и человек понял, что он, в общем-то, на правильном пути. Он купил у припозднившегося молочника сливок, а заодно и мисочку.

Черно-рыже-белая мордочка уткнулась в сливки, котенок без труда управился с полупинтой и жалобно мяукнул, требуя добавки. Муктеш долил ему оставшиеся, и когда котенок, с трудом держась на ногах от переполненного желудка, отошел к краю пустого прилавка и справил нужду, Муктеш улыбнулся еще раз, потом взял котенка на руки, пересадил на плечо и так пошел дальше, о чем-то вполголоса говоря сам с собой на красивом певучем языке, который в сочетании с его, Муктеша, низким бархатным голосом звучал, как волшебная убаюкивающая мелодия. Котенок тихонько попискивал и мурчал, а шаги чужестранца приобрели четкую направленность, словно после долгих скитаний кто-то говорил ему точно, куда надо идти и где поворачивать: ни разу до завершения своего путешествия Муктеш не сбился с пути, не заплутал и не попал в переулок, в котором его могло бы ждать что-то неприятное, а дойдя до окраины города, он просто зашел в небольшой домик, который примостился рядом с большим зданием, где жили господа. Муктеш вошел туда без стука, дверь тихо открылась перед ним и так же беззвучно закрылась.

В те дни в Англию приехало довольно много разных чужестранцев, и все они были по-своему примечательны, ведь каждый человек в чем-то особенный, тем более если он приезжает из дальних краев и приносит с собой дух того места, где он родился и вырос. На другом конце страны, в Шотландии, мистер Спирит не спеша попрощался с хозяйкой гостиницы, в которой он жил, оставил ей несколько вещей, оплатив их хранение, и отправился куда-то «по своим незавершенным делам и в гости к старым знакомым»… Служанка гостиницы, крепкая старушка из той породы людей, что крепки духом и телом до самых преклонных лет и умудряются пережить не только детей, но и внуков, нянчась еще с правнуками, пожелала ему доброго пути и всех удач в делах, после чего бережно перенесла вещи в кладовку, ключ от которой был только у хозяйки гостеприимного дома. Дочка хозяйки, Хельга, вернулась от швеи, которая шила ей выходное платье из недавно купленной ткани, вежливо попрощалась с мистером Блекфезером и отправилась в свою комнату, а служанка, подождав, пока все уйдут, что-то прошептала над следами, оставленными Спиритом на песке, и тоже отправилась спать.

Большая зала была богато украшена. Блэкфезер, войдя, отдал шляпу и плащ слуге, который принял их и отнес в другую комнату, после чего огляделся. Там уже присутствовало десятка с два гостей, разных на вид, во всех них угадывалась только одна общая черта — они были нездешними. Они сидели в мягких креслах, расставленных по зале, или прохаживались по комнате, о чем-то вполголоса беседуя, или изучали затейливую резьбу, щедро украшенную позолотой: пройдя от одной к другой, можно было прочитать историю от начала и до конца и снова к началу. Стулья и столы были весьма тонкой работы, выполнены в стиле барокко, в трех стенах горели камины, с потолка лился ровный теплый желтоватый свет, делая все немного магическим, янтарным. Создавалось впечатление, что гости находятся под пологом янтарного осеннего леса, поражающего взор кратковременной пышностью и яркостью перед зимним сном.
Блекфезер узнал среди гостей Редхайра, с которым они уже как-то виделись при совершенно других обстоятельствах. Тот пил что-то из тонкостенного бокала. Также он увидел несколько личностей, одна из которых… Он не считал, что нахождение всех четверых здесь уместно, но вот один выбивался больше других, словно был не отсюда, впрочем, мнение гостя не спрашивали, а чужак вел себя достаточно тихо и, похоже, старался не привлекать к себе внимания, молчал, двигался мало и по возможности не избегая разговора, в отличие от трех его спутников, которых Блэкфезер, в общем-то, знал, хотя и не мог сказать, что был рад знакомству. Они были такими же, как он, гостями — и на материке, и в этом месте. Он подхватил бокал с чем-то красно-рыжим с подноса проходящего мимо официанта, лицо которого скрывала полумаска, и подсел к Редхайру.

— Добрый день, уважаемый…

— Редхайр, Джинотан… Мистер…

— Спирит Блэкфезер.

— Да, конечно, у нас с вами плохая память на имена.

— Такое случается.

Спирит сдержанно улыбнулся. Он знал, как зовут Редхайра по-настоящему, и что его собеседник знает его настоящее имя, но раз хозяева попросили всех представляться некоторым конкретным образом, то… приходилось изображать учтивость.
— Как поживаете? Надеюсь, очаг вашего дома ярко горит и согревает всех обитателей?

— Спасибо, весьма мило с вашей стороны, учитывая все обстоятельства, поинтересоваться этим, дела идут, я бы сказал, не очень хорошо, впрочем все могло быть гораздо хуже. Я наслышан о ваших проблемах, мне искренне жаль, что все так происходит. Надеюсь все же, что вы выйдете из сложившейся ситуации с минимально возможными на сегодняшний день потерями. Поверьте в искренность моих слов.

— Спасибо за пожелание. Я тоже на это надеюсь. А вы не подскажете, что здесь делают вон те четверо?

— Признаться, ни девушку, ни её спутников, особенно юношу, я не ожидал здесь увидеть, но, насколько могу судить, они также явились по приглашению хозяев этого милого дома, и они смогут сами пояснить, что делают в этом благородном собрании.

— Простите, что вмешиваюсь. О лучезарные мужи, чья мудрость и долголетие благословлены самим Всевышним!
Мукшет вместе с котенком, который пригрелся у него на широком плече, присел в кресло рядом с ними.

— Я краем уха услышал ваши речи и могу поделиться предположением, если вы дозволите мне разверзнуть уста, догадкой, что ниспослана мне благостью Величайшего из великих.

— О-о-о, уважаемый Мукшет, конечно, присаживайтесь.

Спирит щелкнул пальцами над головой, подошел официант, и Спирит попросил чай, поскольку его собеседнику не пристало пить алкоголь. Официант поклонился и куда-то ушел.

— Так любезно с вашей стороны, уважаемый мистер Спирит, да продлятся ваши дни, я бы хотел оказать вам ответную любезность: мой повелитель просил передать вам, раз уж случилась оказия, и я волею всевышнего должен был встретиться с вами, небольшой презент в знак добросердечного отношения к вам и почтения к стойкости, которую под ударами судьбы испытываете вы и ваш народ.

Он протянул небольшой футляр в виде пера, этот футляр из тончайшей чеканки серебра полностью повторял форму содержимого — пера белого ястреба, которое Спирит с почтением и аккуратностью взял и вставил в косу рядом с другими перьями, украшающими ее.

— Моя благодарность вашему повелителю и почтение его мудрости и щедрости, к сожалению, мне нечем ответить ему, разве что… Вот, возьмите, не скажу, что это добрый подарок, но это вино было отнято у наших врагов, думаю, знание о нем и наличие образца будет полезно ему и его подданным. Может быть, они сумеют разобраться, почему оно так действует, и оно откроет другие тайны…

— Благодарю вас, уважаемый, дар ваш не имеет цены, ибо оружие, которым враг поражает друзей, то оружие, что содержит в себе секреты, попавшее в добрые руки, как и яд, что попадает в руки мудрого лекаря, открывает противоядия и способы противодействия ему, мой повелитель по достоинству оценит ваш дар.

Тем временем вернулся официант и принес несколько бокалов разного цвета и температуры на подносе. Муктеш взял один из них и приподнял его, адресуя этот жест своим собеседникам.
— Итак, уважаемый...

Редхайр посмотрел на нового собеседника:
— Только, умоляю вас, можно без гипербол, мы ведь не в сказке…

— Конечно, Джинотан.

Муктеш улыбнулся.
— Вы ведь знаете, как мой господин относится к исполнению формул при подношениях. Не сочтите за навязчивость, Редхайр, вы хотели понять, что эти четверо делают тут, так вот, думаю, то же самое, что вон та пара или вон те странные личности.

Он указал еще на нескольких находившихся в комнате.

— Вы думаете, нас одних беспокоит то, что происходит? Конечно, может быть, что это и так, но, мне кажется, повелитель также обратил внимание, и здесь все, несмотря на различия и даже… Впрочем, мне кажется, что эти четверо знают, откуда именно возник источник наших трудностей, и происходящие процессы вызывают у них не меньшую, а может, и бОльшую озабоченность.

— Думаете? Впрочем, некоторая доля истины, может, и скрывается в ваших словах. Если от Рафа я еще мог ожидать такого хамства, но чтобы он притащил с собой еще и… Вот этого я не ожидал.

— Полагаю, без санкции самого повелителя этого бы не произошло, и нам остается лишь смириться с тем, что повелитель в мудрости своей позволил ему это сделать.

Они откинулись на спинки мягких бархатных кресел и стали наслаждаться напитками. Гостей в зале становилось все больше, однако же не становилось теснее, может, разве что история на панно становилась все подробнее и подробнее.

Через некоторое время, в таком месте трудно сказать, какое именно, но достаточное, чтобы гостей стало много больше, и четверка, вызвавшая неприязнь Редхайра, просто потерялась в толпе, раздался стук молоточка. После в зале появился хозяин. Он был одет довольно непримечательно, но вот корона на голове и охрана рядом с ним говорили, что это тот, кто устраивает сей прием. Он хлопнул в ладоши, призывая к тишине и вниманию.

— Здравствуйте, уважаемые гости, мне приятно, что вы все приняли мое приглашение, что мне дозволено принимать столь блистательное и разноликое сообщество, как во времена давно минувшие, когда все мы были сильны и дружны и часто пировали за одним столом под сенью палат нашего Господина.

Голос хозяина был чарующим мелодичным баритоном, великолепная акустика зала позволяла звуку свободно распространяться по помещению.

— Впрочем, сколь радостно ни было бы мне видеть вас, печален повод, по которому мы собрались. Не все из гостей, которых я позвал, высокого происхождения, но сегодня жизнь такова, что голос даже самого младшего моего подданного может быть важен. Также мне велено выслушать четырех гостей из… Впрочем, думаю, мастер Канетоуи знает, и ему будет дано слово. Начать нам стоит с того, что представители народов, населяющих наш остров, выразят свои печали и чаяния. После же наше собрание должно будет принять решение, которое будет донесено до нашего повелителя. Теперь прошу вас выслушать мастрессу Три, я по ряду причин могу быть уверенным, что описываемое ею характерно не только для земель, за которыми смотрю я и на которых мы собрались.

Он отошел в сторону, и на возвышение поднялась девушка в свободной тунике с красивым поясом из тонких, словно живых, веточек и листьев; пряжка была сделана из тусклого камня. Волосы девушки были распущены и ниспадали красивой каштановой волной на плечи.

— Уважаемое собрание, не секрет, что люди уже давно уничтожают одни наши дома и строят другие. Временами они создавали рощи или высаживали сады, и наш народ вполне мирно уживался с ними. Конечно бывали недоразумения и катаклизмы, иногда они жгли леса или вырубали священные рощи, но всегда мы были частью их мира, а они — нашего. Однако последнюю сотню лет происходит то, о чем мы не могли говорить даже в самых страшных своих сказаниях: люди стали вырубать леса просто так, они прокладывают дороги, которые служат им очень короткий срок, они перестали почитать природу, относясь к ней так, словно стали хозяевами всего, и мир — лишь игрушка в их руках. Многие стали наделять нас чертами враждебными или перестали понимать сущность того, что мы такое, они используют нас в качестве развлечения, страшных историй, они губят лес и реки, водную и лесную живность, уничтожая её с жестокостью, достойной лишь молчания. Все живое, кроме них самих, стало для них целью коллекционирования или просто объектом уничтожения. Они перестали видеть, что все, что они делают, сказывается на них самих; да, такое уже было несколько веков назад, во времена великих холодов, но тогда люди всего лишь пытались выжить, сегодня же они делают это ради развлечения. Если раньше все происходило по принципу равновесия, и уничтожение в одном месте одними людьми компенсировалось тем, что другие люди в другом месте делали что-то обратное, то сегодня этого не происходит. Мы лишаемся не только силы, мы не перерождаемся, мы не изменяемся с миром людей, оставаясь лишь пустыми и жестокими созданиями, которые живут в сказках и мифах, а это ведет к тому, что мы не можем больше поддерживать мир. Наш образ намертво запечатлен в книгах, которые они изучают, и образ этот зачастую лишен правды, но представлен как единственно верный, и это при том, что народы наши многочисленны и разнообразны. Спасибо.

Она поклонилась и ушла с возвышения, вслед за ней на него вскарабкалось существо длиннорукое, с коричневой кожей и с хищным оскалом. Казалось его зубы предназначены для выгрызания камней и железа, а не для разговора. На его одежде не было ни единого железного предмета.

— Уважаемое собрание, я и мой подземный народ хотим сказать, что люди и раньше добывали камни и копали шахты, мы жили с ними когда как. Не секрет, что подгорные народы… В общем, мы весьма склочны, но сегодня мы видим страшное. Да, люди все меньше копают шахты руками и часто взрывают угленосные слои или железнорудные, они добывают металл варварски и, что самое страшное, выбрасывают потом ненужное, они не переплавляют его, не возрождают. Конечно, они создают для нас хоть зловонные, но дома, мы обживаем эти свалки железа, но ведь они уродуют горы и землю, так, словно не им ходить по ней. Словно пустоты под землей не просядут, погребая под собой и нас, и их. Они выводят таблицы, которые мы знаем кровь от крови земной, и нет в этом страха, они всегда изучали мир, но они при этом и не разрушали то, с чем живут. Мы и другие народы стали лишь мертвой сказкой, лишь единицы помнят о тех приметах, которыми мы даем им знать, что происходит неладное. Грязные и потные, они вырывают кирками и динамитом из наших домов наши богатства. Нам не жаль их, мир удивителен, и не мне говорить вам об этом, он создаст нам новые дома, но ведь они при этом выбрасывают то, что можно еще починить. Они считают, что мы портим вещи, читая об этом в своих книгах, хотя, вы знаете, мы славны не только этим...

Вслед за кобольдом заговорил карлик, потом было еще много разных народов, живых, не очень и просто мертвых, последним дали слово одному странному существу. Он был одет не так, как все. Это был человек с лисьим хвостом и лисьими ушами, он был во френче и добротных суконных брюках с карманами, которые в таком виде еще не появились в моде, рубашка из искусственного шелка выделялась на фоне одежды из других существ, а значок «born to kill» из пластика вовсе выдавал в нем сильно нездешнее существо. С ним было трое, один из которых напоминал римлянина в камуфляжной одежде двадцатого века, другая была одета в просторное китайское дорожное платье, которое говорило о её весьма высоком придворном статусе в Китае, третий… третий был молод, и он же — единственный кто был одет более или менее по эпохе. Говорил же тот, кого назвали Канетоуи.

— Представляться не буду, вы меня и так все знаете, точнее, знали. Как вы можете заметить, я и как минимум один мой спутник облачены в одежду, которой еще только предстоит появится, впрочем, двое других, одна из которых, в отличие от меня, в вашем обществе куда более уважаема, одеты в соответствии со временем. Как вы понимаете, без санкции повелителя я не мог бы попасть сюда, точнее, в здесь и сейчас. Поверьте, люди еще сами ужаснутся себе. Но речь про другое. Некоторые из вас пришли сюда за сердцами, назовем это так, я же пришел с проблемой. Нет, старый плут не просит помощи, а предлагает временный союз. Содружество и вы против того, что нам предстоит только увидеть. Давайте я расскажу вам немного предыстории. В том месте, откуда я прибыл, начали происходить вещи, которые необычны даже для нас с вами. К примеру, рождение новых богов. Я уже слышу ваше возмущение, мол, в этом нет ничего для нас необычного, и тут вы будете отчасти правы, а отчасти нет, потому что от момента мысли о том, что Боги иные, до материального их воплощения, да еще и с жертвоприношениями таким, как мы, проходят десятки лет. Здесь же все происходило в течение очень короткого времени, и дело тут вовсе не в количестве почитателей, а в том, что это существо создавалось людьми для людей, а точнее, для удовлетворения их потребностей. Да, с одной стороны, это произойдет не без помощи некоторых… Я назову их бунтовщиками, но также я понимаю, что стали они такими поневоле. Другой момент, который стоит упомянуть, это попадание к вам и людей из другого времени. Думаю, не мне вам объяснять, что будет, если такое начнет происходить повсеместно. По моим подсчетам, а точнее, по подсчетам одного из попавших сюда, в среднем в Англии проживает в том или ином качестве около тысячи человек, часть из них, конечно, умирает, но часть живет, причем, процесс приобретает все больший масштаб по мере того, как мир готовится к потрясающим по интересу и жестокости событиям. Что будет, если границы функции мышления от природы падут? Думаю, что последствия будут ужасными. Я задался вопросом, почему это происходит, и нашел ответ довольно простым: появились новые боги и духи. Здесь не раз говорилось о том, что люди стали пользоваться вещами и не чинить их, как раньше, а выкидывать, со всеми вытекающими последствиями… Через сто лет это станет обыденностью, больше того, многие люди просто не смогут починить то, что сломано, а сделать из вещи новую будет слишком сложно, и все это будет подстегиваться теми, кто появился сейчас, и благодаря тем, кто попал сюда. Это Боги, которые заставляют потреблять, им не нужны те, кто пытается понять их природу или сущность, им нужно самое страшное, что может быть для нас с вами и таких, как мы, им нужны те, кто будут просто пожирать все, что найдут: в первую очередь речь о символах и знаках, какими для нас являются люди и какими для них являемся мы. Все, что им нужно для счастья — это вещи, вещи той или иной марки, которые можно и нужно купить, чтобы потом их выбросить… Только так, и никак иначе… Правда, это приведет к забавным последствиям, которые наделят нас еще большей силой. Пусть это будет только пророчеством, ведь все зависит от нашего сегодняшнего решения. Сегодня есть один человек, который волей судьбы стал тем, кто создал этих богов, он объединил попадавших и почти всегда обреченных здесь на смерть людей, тех, кто уже верил, что вещи могут сделать счастливыми всех людей. Впрочем, он горит желанием исправить свои ошибки, и у него это может получиться. Вы также знаете ситуацию с сердцами, от которых были отколоты куски, хоть их и удалось вернуть на место, но что будет, если произойдет смешение? Я не знаю, думаю, вы тоже… Я вот к чему, честнОе собрание, мы — содружество, я как один из глав его приглашаю вас помочь тому, кто хочет исправить мир, хоть он и не знает о том, для чего и что делает. Наш уважаемый хозяин знает, где это произойдет и что там будет. Да, кобольдам и карликам сегодня трудно и отчасти станет еще труднее, но если мы не встанем сегодня, то завтра наш мир, и мы, и люди, которые нас породили, будут уничтожены в одном желании съесть больше, чем могут, отринуть всякое познание и быть лишь винтиками в механизме. Если мы сегодня не встанем, то завтра нас может и не быть… И да: подумайте еще раз, что будет, если отсюда люди начнут попадать туда… Ну, просто подумайте… А ведь случаи уже есть…

— Уважаемый носитель хвоста! — В тишине зала прозвучал голос Муктеша. — Скажи мне, ты, тот, кто родич волку и медведю, а почему ты просишь вступиться именно за него, и почему только он пошел на битву?

— Он — дальняя родня, ближе к моей спутнице, что поглощает сердца людей и их души… А я очень трепетно отношусь к бардаку среди родни. И я скажу вам: содружество, чего бы ему это ни стоило, придет на этот рагнарек… Очередной и бессмысленный. Мир, в котором мы жили раньше, умирает вместе с отрицанием того, что люди — чуть больше, чем набор импульсов в нервах и веществ в крови, он погибает и делает это сейчас, они сами лишают себя свободы воли, отказываясь понимать природу мира и самих себя, впрочем, всегда есть шанс этому помешать. Согласитесь вы на это или нет, мне неизвестно, но мой выбор сделан…

Спирит поднялся со своего места и громко произнес:
— Уважаемый, остановись. У меня есть к тебе вопросы.

Оборотень остановился и медленно обернулся, о его отношениях со Спиритом ходило много разных слухов, впрочем, ни один, ни другой их не подтверждали и не опровергали. Аудитория замерла: зная характер обоих, все ждали продолжения. Оно могло быть совершенно разным.

— Будь добр, вернись и ответь на них; раз уж ты взялся говорить, то зверю полагается отвечать до конца, не вынуждай меня делать то, что мне не хочется.

— Хорошо, Летящий В Чистом Небе. Я так и сделаю, хотя и твоя угроза сегодня кажется мне смехотворнее, чем ты думаешь.

Оборотень и его товарищи вернулись, впрочем, некоторая нервозность и взвинченность повисла в зале.

— Канетоуи, или тебя лучше называть майгихцоийи, или Наккалу…

— Как тебе будет удобно, твои познания в чужих языках, пернатый, мне не очень интересны.

— Уважаемые, да ниспошлет Бог вам спокойствия, мы здесь не для того, чтобы решать старые споры, вы оба хотели что-то спросить и что-то услышать и считали, что мудрость слов вопрошающего будет достойной мудрости, что услышит он в ответ, вернемся же к делу. — Муктеш встал боком между ними, обращаясь к обоим сразу. Котенок на его плече вздыбил шерсть, но в остальном вел себя спокойно.

— Вы правы, Тот, Кто Ищет истину. — Оборотень перестал бить хвостом по бокам и поднял уши, кончики которых подрагивали от возбуждения. — Однако времени у меня довольно мало… И любая задержка может стоить народам, которые я представляю здесь, слишком дорого.

— Скажи, почему ты решил, что все происходит именно здесь и сейчас, почему ты решил, что твой дальний родственник, хоть мы и почитаем кровь живых и мертвых и понимаем твою заботу о нем, будет противостоять происходящему, почему ты решил, что все именно так, как ты думаешь, и что мы должны вступить в войну, когда мы так слабы.

— Хороший вопрос. Думаю, ты и некоторые другие из гостей видели что происходит, и хоть и ты забрал лишь осколки сердца своего народа, а другие забрали сердце почти целиком, все вы понимаете, что каждый скол, каждый недостаток в том, что вы называете сердцем, будет болезненным для того, кто живет этим сердцем и наполняет его. — Лис, стоящий на трибуне, облизнулся. — Почему я думаю, что мой родич будет противостоять тому, что рождается? Потому, что он и явился источником этого, как вы знаете, мой род более всего губит любопытство, и именно любопытство привело его сюда, именно благодаря его любопытству и предусмотрительности не очень далеко от места, которое называется Частоколом, стоит одна ферма с весьма интересными жителями. Все они из моего времени, точнее, из времени в котором родился мой дальний родственник. Не будем углубляться в его теорию, времени и так мало, я не знаю, что произойдет и каково будет ваше решение, я лишь знаю, что будет потом: некоторые останутся жить, но в мир будут приходить новые боги, и они будут порождены людьми. Они обещают рай здесь и сейчас, через обладание новыми вещами, через предметы, которые делаются культом, и подражание образу жизни, пустоте без внутреннего наполнения. Мир, который был волшебен, мир во всей полноте сгорает в жажде наживы, жажде обладанием предметами, и мы сгорим вместе с ним, если не предпримем каких-то действий, чтобы сохранить и защитить себя. Они вырубят все леса и превратят эту планету в мусорную свалку, но перед этим уничтожат сами себя, а вместе с собой и нас. Они будут прославлять сами себя и наслаждаться тем, что успели узнать. Таково будет повеление богов, которые скажут им словами вовсе не пророков, а словами таких же, как они, убедят их в верности стремления знать лишь малую часть, отказаться от стремлений и понимания в пользу объяснений. Не мне вам рассказывать, как такие вещи отражаются на каждом из нас. Да что бы вы ни сделали, а я не знаю вашего выбора, до времени, откуда мой дальний родич пришел сюда, доживут далеко не все. Но скажи мне, задающий вопрос, почему ты его задал.

— Я отвечу. — Спирит усмехнулся и достал свою трубку.— Я уже сталкивался с тем, о ком ты говоришь, и могу подтвердить твои слова: они пусты, все, что их интересует это люди как источник силы, причем силы весьма прозаической для нас, силы их мыслей и жизни, они одурманивают их и потом… Потом люди впадают в некоторую странную спячку, но куда интереснее другое. Эти новые демоны, эти духи охотятся и на нас с вами. Здесь нет ни Ткача, ни многих других, кто уже пострадал от их действий, впрочем, многие из присутствующих могли слышать, что кто-то из разных народов засыпал и лежал спящим до самой смерти, какой бы она ни приходила, и всегда перед этим было что-то странное, были звуки или песни, новые слова или новые контакты с кем-то, кого никто из нас не знает. Я хочу подтвердить слова нашего гостя, как бы мы ни относились к тварям пограничным, но наш старый мир, мир, в котором мы жили рядом с людьми, сгорает, на смену нам и на смену тем людям, что стремились познать мир, приходят те, кто знает, чего именно хотят достичь, и цель их — всего лишь новая модель того, что у них уже есть.

Оборотень на возвышении выглядел немного ошарашенным, из тех, кто его знал до этого, многие постарались запомнить редкое мгновение, когда Носящий Хвост оказался смущенным.
— Вот и причина, почему я иду помогать тому, кто восстал против того, чьим пророком случайно явился… Впрочем… Впрочем, я не знаю, что будет, когда и если все осколки сольют воедино, а мы вмешаемся в то, что будет происходить там, куда я направляюсь. Я лишь могу сказать, что странным вещам последних ста лет сегодня находят объяснение, и звучит оно весьма просто: мир рушится, он приходит к своему завершению, и только в силах наших изменить то, что будет… Впрочем, как это сделать, я еще и сам не знаю…И я хотел бы вам напомнить, что если уж одни люди преодолевают время, то это могут сделать и другие, такие коридоры живут в две стороны, а что бывает при таких запутанностях, вам всем известно не хуже меня...

— Спасибо, нечеловек, ты ответил на мои вопросы…

— Еще кто-нибудь желает поговорить, или я могу пойти навстречу неизбежному, чтобы избежать его?

Хозяин залы произнес:
— Иди.

Оборотень и его товарищи вышли.

Остальные сидели в задумчивости, каждый пытался понять, о чем им сказали, и каждый приходил к выводу, что в мире его народа, мире породившем его, все меньше тех, кто страждет знания во всей его полноте, и все больше тех, кто хочет лишь малый кусочек в угоду своим интересам, все больше тех, кто берет лишь малое и смотрит на него, отказываясь видеть всю полноту картины, и все меньше тех, кто пытается узреть всю красоту мира.

Дверь за четырьмя оборотнями закрылась, и после недолгого молчания хозяин зала произнес:
— Я знаю, что мы пострадаем, но если обманщик прав, лучше нам принять бой; мой народ придет на битву, всякий, кто хочет, может сказать о том Повелителю, и раз уж это все происходит на моей вотчине, то бежать от боя мне бессмысленно и глупо, каково бы ни было на то решение Высочайшего Двора и его хозяина… Остальным же…Решайте сами… Но … Пожалуй, настало время понять, что получилось после того, как в стране, что к югу от этой земли, разбили в пыль свое сердце...

Лето в Шотландии — время замечательное, особенно если вы найдете места, далекие от шума городов и больших дорог, где-нибудь, где суровость зимних ветров компенсируется безоблачностью летнего неба, там, где трава покрывает горы, и лишь в некоторых местах из неё вырастают камни, как следы огромных зубов, сточенных временем. В таких местах чувствуется совершенно другой ритм жизни, он словно замирает, он не похож на рваный ритм викторианского Лондона, в котором сочетаются сразу три мелодии.

Одна — это мелодия заводских гудков, которая звучит два раза в день, выпуская на улицы тысячи рабочих и загоняя их каждое утро в цеха, где они трудятся не покладая рук и не зная ни отдыха, ни сна, ни хорошей жизни, лишь мечтая о выходном.

Другая — шелест платьев и ржание лошадей в кварталах побогаче, где слышен звон колокольчиков лавочек с товарами от бакалейных до колониальных, где клерки скрипят перьями по бумаге, составляя бесчисленные письма партнерам фирм, и слышны разговоры кумушек и пересуды.

Третья — размеренный ритм жизни королевского двора, в котором слышны и беготня на кухне, и шелест платьев служанок, и придворные разговоры, касающиеся всего — от запора у герцога Мальборо до решения начать войну в южной Африке под давлением колонистов и некоторых людей, чья фамилия начинается на Р.

Если найти места в Шотландии подальше от тех краев, куда доносятся эти ритмы, которые, словно удары сердца передаются по железным дорогам в точки пульса по всей Англии от предместий Лондона до самой дальней колонии, можно увидеть, что жизнь здесь больше походит на реку, которая течет своим чередом, в которой под поверхностью может быть весьма бурное течение. Но что бы его увидеть надо стать частью этой реки, а внешне все спокойно тихо и пение птиц в кустарнике не будет казаться чем-то странным, даже когда человек будет проходить слишком близко от них.

Притчер брел по тропинке, он никуда не торопился. Все свои дела, какие только мог, он сделал — закачал на новые устройства, которые были реанимированы на ферме, всю информацию, которая могла пригодиться Марку и Хелен, написал письма и купил все, что ему могло потребоваться. Когда он ездил от Глазго в самое южное место своего нынешнего путешествия, с ним приключилось одно небольшое происшествие. Посреди ночи он выглянул в окно и ненадолго увидел белоснежного ястреба, который летел в волнах разгоняемого составом воздуха. Птица зависла напротив его окна и отдыхала в плотном потоке, который создавался паровозом, Притчер смотрел на неё и понял, что все делает правильно. И вот теперь, спустя много часов он шел по дороге, оставив шумную свадьбу в небольшом поселке за спиной.

Ближе к полудню перед ним встала гряда, которую местные называли Частоколом великана. Там его уже ждали. Притчер поудобнее подвинул портупею и достал револьвер.

Тот, кто его ждал, стоял за частоколом на солнце, но тени под ним не было.

— Привет.

— И тебе. Скажи, зачем ты пришел.

— Остановить тебя.

— Пусть так, но меня много...

Говоривший снял цилиндр с головы, и теперь было видно его лицо, пустые глаза, и черты которые было невозможно запомнить, они были какими-то…

Притчер выстрели в это лицо, собеседник упал на спину с головой, изуродованной пулей, распался на мелкие части и тут же собрался чуть подальше, теперь его лицо в обрамлении черной шевелюры было красивым, с тонкими чертами, острыми скулами, носом и тонкими губами, голубыми глазами, высоким лбом.

— Значит, я убью тебя столько, сколько смогу...

— Не сможешь…

— Ну, уже одного смог.

— У тебя всего шесть патронов…

— А еще есть сабля…

— Думаешь, тебя надолго хватит?

— Думаю, что твои усилия, направленные на то, чтобы создать себе секту тех, кто верит, что вещи и только материальные предметы могут быть реальными, что именно это приносит счастье, сыграли против тебя.

— Возможно, я недооценил тебя.

—Не ты первый.

—Я могу дать тебе все что ты пожелаешь, вернуть молодость, вернуть домой и сделать богатым, подумай.

— Эмн… Я правильно понимаю, что ты сейчас пытаешься меня купить?

— Да.

—Смешно, подумай сам, чего я достиг тут, и чем я буду там, даже с деньгами. Потом, ты ведь понимаешь, что я прекрасно знаю все эти уловки.

— Без уловок. Я ведь хочу уничтожить неравенство, привести людей к тому состоянию, когда они не будут воровать или убивать, они будут счастливы, и их счастье можно будет измерить.

— Слушай, ну серьезно, давай без этого, не будут они счастливы и людьми быть перестанут, потому что передерутся из-за того, что им будут нужны вещи. Желание выделиться ты никуда не денешь, как и вряд ли изменишь природу человека.

— Так же, как ты не сможешь меня убить.

— Возможно. Впрочем, я могу попытаться.

— Да послушай же: ты и твоя ферма укрепили меня.

— И именно поэтому я все же могу попытаться. Люди из моего времени умирали с мечтами о теплой ванне и пачке антибиотиков, пока они здесь, живые или мертвые, я могу попытаться с тобой что-то сделать, сам знаешь, информация — сила великая, символы, как ты и я, с позиции этой силы равны…

— Вот это не проблема… Смотри, вот дверь — и мертвые будут у себя дома, а живые смогут уйти, те, кто остался, не хотят иной доли.

— Отлично… но их годы, проведенные здесь, будут им напоминанием, ты все равно создал петлю.

— Нет, потому что они вернутся молодыми, я сделал, как ты выражался, бэкап их тел… Впрочем, с памятью ничего сделать не смогу…

Они стояли посреди залитого солнцем холма, под ногами была трава, которая играла всеми оттенками зеленого в лучах летнего солнца.

Старик посмотрел на дверь и открыл её. Посмотрел, что было с той стороны, и сел на траву, закурив трубку.

—Чего ты ждешь?

— Я? Думаю…можно сказать, любуюсь произведением современного мне искусства.

Так прошло полчаса, потом Притчер с силой захлопнул дверь, и та исчезла с легким хлопком, оставив ощущение холода на коже.

— Знаешь а нафиг мне это надо!

— Чтобы выжить.

— А ты уверен, что я этого хочу?

— Тогда я дам тебе смерть.

— Мне она тоже не нужна.

— Аскеза?

— Спасибо, нет.

Его собеседник взмахнул руками, и оба они исчезли. Когда спустя какое-то время в том месте, где теперь оказался Притчер, он обернулся, отрывая взгляд от поверженного врага, тот встал и усмехнулся, оглядывая его раны.

— Ну что ж, ты — богоборец, поздравляю, но посмотри, ты так и не сумел победить меня!

Они снова стояли на холме, а его собеседник взмахнул рукой, и Притчер испуганно выдохнул. Перед ним была панорама грядущего, мир изменился, он оказался разрушенным дотла, города сгорали в огне войны, люди превратились в озверевших от злости животных. Мир, измененный его вмешательством, стал совершенно иным.

— С каждым ударом, с каждой моей смертью ты выпускал на волю слишком много желаний и стремлений, мечтаний, которыми я был наполнен и наполняюсь вновь и вновь… Ты бессилен, но зато ты уничтожил мир, который пытался сохранить.

Притчер сжал саблю крепче и кинулся на врага. Его тело пронзила боль, он пытался достать врага, который смеялся, глядя на него, который питался даже этой слепой яростью… Впрочем, вскоре он перестал смеяться, когда понял, что в мире, который наступит, не будет места и ему, а человек, который пытался уничтожить его, рубил и колол, убивал воплощение за воплощением, разрушая себя и разрушая то, что так неразумно укрепил всей своей жизнью. Он шел через пыльные равнины и постоянно горящие болота, раз за разом настигая все менее и менее улыбчивого противника, через минные поля, простреливаемые со всех сторон, и баррикады тел тех, кто шли вперед на косившие их орудия. Его враг смеялся все меньше и меньше. Человек хотел вернуть мир в то состояние, в котором он его покидал. Пусть он был несовершенным, но еще сохранил остатки человечности. Там у него когда-то были друзья и любовь. В один из шагов он упал… Он не мог больше встать, а помрачневший бог наконец смог вернуться туда, где увидел испугавшее его зрелище, у его ног лежал его же пророк, а из-за частокола появились они…Они пришли сражаться за свою жизнь и сохранить свой мир… А в одном тихом поместье в эллинге четверо друзей проверяли собранные для похода вещи, и Капитан давал последние инструкции своей жене и дочери. Его сын, еще не юноша, но уже не мальчик, стоял рядом с ним и готовился идти с отцом и друзьями, хотя он так и не понял, что именно происходит.

В другом месте маленький Лайон забрал дедушкин артефакт и вышел во двор, чтобы поиграть в воеводу северного ветра…

Спустя некоторое время четверо стояли около трупа человека на остатках фермы.

— Как ты думаешь, может, зря мы все же…

— Нет, Ки, все как раз так, как должно было быть, старый мир разрушен, но вся соль шутки в том, что не мы создали мир, в котором мы жили и будем жить, не забудь прийти к старому Джи и сказать ему спасибо, что он не пришел туда…

— Мда, то есть то, что творится у нас…

— Да, то, что творится в грядущем веке, имеет причину здесь и сегодня. Не находишь в этом иронии? Бог создал своего пророка, обуздал новую силу, о которой мы только могли догадываться и плохо понимали, как ею пользоваться, и тот, кого он создал, послужил причиной его же гибели…

—Раф, ты стал философом?

— Я, как и был, остаюсь занудой… Впрочем, стоит сказать спасибо этому человеку, который все же сумел спалить мир… как и спасибо тому, кто дал ему надежду…

Четверо друзей пошли по своим делам и вскоре исчезли где-то в районе старого дольмена, мир за их спинами исчезал, заменяясь другим, который сжигал старое, но уже нес в себе то, что когда-нибудь сожжет и его… Такова уж судьба мира — постоянно сгорать, давая место чему-то новому.