Нет денег - нет революции
Пожалуй один из не самых торопливонаписанных ориджей.
сердце
Название: Сердце
Автор:fandom Victorian 2017
Бета: fandom Victorian 2017 и анонимный доброжелатель
Размер: миди, 9 592 слова
Канон: ориджинал
Пейринг/Персонажи: множественные НМП
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: за некоторыми сувенирами из колоний заходят странные визитеры
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Сердце"
Что может быть прекраснее, чем утро в предгорьях, когда солнце, вставая из-за хребта, сперва окрашивает снежные пики на западе всеми цветами красного, превращая их в гигантские рубины, потом постепенно появляется из-за гор, и в долину опускается тепло, которое вскоре сменится непереносимой жарой. Только когда ты встречаешь это утро свободным человеком, а не солдатом её величества. Солдат стоит на посту в форме и ничуть не радуется, потому что с куда большим удовольствием бы в такую рань спал без задних ног, а еще лучше — если бы спал дома… А не слышал призыв магометан и поднимал тревогу, глядя как на лагерь бежит толпа вооруженных дрекольем и мечами местных пуштунов, у некоторых мелькают красивые дульнозарядные ружья, которыми даже его отец уже не воевал в войнах против Наполеона. Пуштуны почти добегают — и Яков просыпается дома в кровати.
Он один из немногих счастливчиков, которые не только вернулись со службы живыми и даже почти целыми. Яков умудрился вернуться с трофеями, благодаря которым смог открыть лавку, раздать долги родителей, больше того, кое-что осталось и на черный день. Вот когда пригодилась прижимистая натура, граничащая со скупердяйством, она позволила сэкономить и не прогулять трофеи, чтобы потом разделить незавидную судьбу калек-побирушек, вернувшихся со службы в колониях.
Только вот нога, которую отрезали по колено, постоянно ныла, как будто бы она все еще была на месте, да к тому же раненой, как в той драке у перевала. Пожалуй, это было единственным, что омрачало жизнь честного лавочника. Соседи, глядя на толкового ветерана, быстро выдали за него свою дочку, весьма не дурную лицом, смешливую стройную Кэтти, рыженькую, всю в веснушках. Девушка она была благонравная и с лишними приставаниями к Якову не лезла, он же не торопился с детьми, предпочитая свой пыл раз в месяц остужать с продажными девками, благо доходы позволяли. Благодаря некоторым связям, самим собой сложившимся во время службы, у Якова были надежные каналы поставки колониальных товаров, которые пользовались в Англии спросом, так что небогато, но с достоинством обставленный дом он считал хорошим завершением карьеры.
Но в последние месяцы ему все чаще стали сниться кошмары, если их так можно было назвать. От обычного кошмара вскакиваешь в холодном поту и с криком, или же никак не можешь проснуться, хотя и понимаешь, что все это сон. Якову же снилась служба, бесконечные дни, посты, караулы, нудный и тоскливый военный быт, нечто, от чего зубы сводило именно с тоски. Он списывал это на то, что именно таким была заполнена большая часть его военной карьеры, и старался не отвлекаться от более прагматичных занятий.
В это же время в предместьях города появился один странный ирландец, по крайней мере, все сочли его таковым. Разве что загар был необычен, впрочем, ирландский моряк, пусть и одетый не по-морскому, не вызывал ни у кого лишних вопросов — широкоплечий, невысокий, рыжий, ходит немного вразвалочку и неспешно, ну точно, моряк.
Человек этот снял угол у миссис Паркинсон, вдовы, про которую было известно, что она временами предоставляет комнаты не самым законопослушным людям, не задавая неудобных вопросов. Когда полиция нагрянула с профилактическим обыском, то у него не было обнаружено ничего такого, что могло бы вызывать сомнения в том, что это честный гражданин Империи, и констебли, несолоно хлебавши, удалились. Впрочем, они не могли сказать, что их это сильно расстроило, в прошлый раз они брали контрабандиста, и тот перед пленом сильно поломал одного из них. Этот же человек, пусть и нехотя, но представился, правда, имя его вылетело из головы сразу, как только они ушли. В его походном сундуке оказалось три смены белья, пара рубашек, и верхняя одежда, ну еще небольшая сумма денег, раскладной столик тоже не содержал в себе ничего предосудительного, черт возьми, у этого ирландца даже ножа с собой не было. Была, конечно, красиво инкрустированная перламутром бритва, но побойтесь бога, человек всего лишь предпочитает следить за собой сам. Ничего предосудительного или же дурного в этом не было и быть не могло, не всем же расточительно бриться в цирюльнях.
Если бы Яков его увидел, наверное, у него возникла бы смутная тревога, а может, он даже что-то вспомнил. А если бы Якову вдруг пришло в голову сопоставить свои тягучие кошмары и время, когда этот ирландец появлялся вблизи его дома, то он даже нашел бы определенную взаимосвязь, поскольку даты совпадали с точностью до дня. Больше того, Яков как раз вернулся из одного весьма чистого увеселительного заведения и лег спать ровно в полночь, и в эту же полночь нога загадочного постояльца коснулась впервые досок снимаемой у миссис Паркинсон комнаты.
Но все это, разумеется, всего лишь домыслы и догадки, поскольку Яков даже не подозревал о моряке-ирландце, поселившемся не так давно у одной известной вдовы.
Когда констебли пришли через два месяца проведать миссис Паркинсон и её нового постояльца, то рыжий жилец был сдержано приветлив. Его нехитрый скарб немного увеличился с прошлого визита, ирландец охотно поделился, что устроился на работу, но живет он на заслуженное за двадцать лет беспорочной службы в армии, после чего констебли оставили его в покое и обратили внимание на второго жильца. Тот оказался не очень в ладах с законом, и когда констебли попытались познакомиться с содержимым его сундука и с ним самим поближе, устроил драку. Привлеченный шумом, ирландец помог спеленать верзилу, для чего ему понадобилось буквально пять секунд. После чего констебли выразили ему свою признательность, как достойному гражданину, и посоветовали миссис Паркинсон принимать таких благонравных и доброжелательных, а главное, законопослушных постояльцев почаще, может, тогда и дела бы у неё шли получше.
— Без сопливых скользко, — ответила им немолодая вдова, провожая задержанного. После этого она сама обшарила комнату, взяла кое-какие вещи, «в счет оплаты», после чего заперла дверь. Обычно после таких происшествий постояльцы, если уж были глупцами и буянили, возвращались не скоро, а то и совсем не возвращались.
— Миссис Паркинсон.
— Да, мистер Редхайр?
Рыжий говорил очень мягко с не совсем привычным акцентом.
— Если вы считаете, что вам необходима плата за этого джентльмена, то давайте, я внесу, а его вещи вы оставите в комнате, — ирландец говорил мягко, с до сих пор непривычным акцентом. — Месячной ренты вам хватит?
— Если вы так настаиваете и у вас есть лишние деньги. Но вещи его я буду хранить только один месяц.
— Да, конечно, если вам не трудно. Сегодня у нас что? Пятнадцатое июня? Великолепно, значит, до пятнадцатого июля вещи моего соседа будут у него в комнате. Сколько он вам должен?
Миссис Паркинсон назвала сумму, и мистер Редхайр заплатил за обе комнаты сразу.
Через двадцать девять дней изрядно помятый и поколоченный сосед вернулся. Констебли не особо церемонятся с задержанными, если они, конечно, не из приличного общества, так вышло и с мистером Иммерсоном. Первым делом он бросился осматривать свои вещи и с удивлением обнаружил почти все их в наличии, хотя в них явно кто-то копался. Не было только довольно важного свертка. Иммерсон выругался и только после этого обратил внимание на Редхайра, подпиравшего косяк с папиросой в зубах. Как он тут оказался — было неясно, Иммерсон точно помнил, что первым делом закрыл дверь и оставил ключ в скважине.
— А какого ты, легавый прихвостень, тут делаешь?!
— Прежде чем вы, молодой человек, сделаете шаг, помните, я могу вас скрутить и без констеблей, в прошлый раз вы были сильнее и бодрее, но мне это не помешало. Я, знаете ли, не люблю шум, а ваше задержание не прошло бы тихо…
— И мне какое дело?
— Например, это?
Редхайр кинул сверток Иммерсону. Тот поймал и озадачено нахмурился — так вот почему его отпустили, при всем своем желании констебли не нашли бы то, что искали.
— Так ты еще и вор!
— Вернул бы я в этом случае вашу вещь? Думаю, вам известны порядки, царящие в таких местах. Наша хозяйка обязательно отнесла бы это или на ярмарку или в полицию. Первое неприятно, вещь потом довольно трудно найти, второе для вас закончилось бы еще печальнее, поскольку назад пути не было бы. А попади оно сами знаете к кому в руки, и лучшее, что вам грозило бы — это виселица. Поэтому при первой возможности я взял на себя ответственность сохранить эту вещь у себя. На всякий случай.
Иммерсон наморщил лоб, мысли шевелились с трудом — то ли пребывание в участке так сказалось, то ли неожиданное возвращение, казалось бы, утраченного. Но найти изъяна в логике не смог и сказал уже спокойным тоном:
— Не знаю, зачем вы это сделали, но спасибо, и да, проходите, садитесь.
— Благодарю. — Редхайр вошел и сел на указанный стул. — Меня зовут Редхайр, вас, насколько я понимаю, Иммерсон. Будем знакомы.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю довольно много всего. Хотите заработать? Ни один контрабандист не попрется в Ирландию с… — Редхайр не стал называть, только еле заметно кивнул в сторону свертка. — Сами понимаете, почему. Не говоря о том, что после вашего прибытия у них дела пошли не очень хорошо, хотя напрямую с вами это не связано, но…
— Я слышал что-то такое, пока ехал сюда, — Иммерсон замолчал и прислушался.
— Не волнуйтесь, это крысы, за дверью никого нет. Если хотите, я могу вам помочь. Все легально, вы заработаете себе возможность добраться до зеленого острова, незамеченным и уж точно не схваченным, за это я могу поручиться. Работа будет такой, что ни один бобби не сможет вам предъявить ничего, кроме излишнего любопытства, но ведь если от них ничего не скрывать, то оно не наказуемо, верно?
Иммерсон поскреб лоб и спросил:
— Но почему?
— Это отдельная история. Возможно, однажды вы услышите её, но корни её не менее крепки, чем корни того, что у вас в свертке.
— Хорошо, я согласен, все равно надо как-то убираться отсюда.
— Отлично. Вот что мне от вас нужно: найти человека по имени Яков Сорроу. Он одноногий солдат, скорее всего, держит в городе лавку с колониальными товарами или какую-нибудь мелкую мастерскую, на это у него должно было хватить смекалки. Узнайте, где он живет, с кем, чем дышит и как ведет дела. За это я берусь переправить вас на зеленый остров, более того, заплачу вам два фунта сейчас и десять фунтов по завершении. Ну и полфунта на дорожные и прочие расходы, плюс ваше пребывание в этом гостеприимном доме. Если кто-то из власть предержащих будет спрашивать, почему вы ищете мистера Сорроу, можете честно им рассказать, что вас попросил его найти один из его знакомых по службе, но сам посвятить поискам он себя не может, поскольку несколько приболел. Можете описать им меня, можете сказать, где я остановился, меня это ничуть не смутит, сумму я бы вам не советовал разглашать, поскольку это единственное, что может вызвать подозрение. Ровно как она вызывает подозрение у вас сейчас.
Иммерсон прищурился. Предложение было очень щедрым за довольно простое дело, тем более, не надо ни от кого скрываться, но что-то явно было скрыто… С другой стороны, если этот странный рыжеволосый коротышка позволяет сорить деньгами и обещает решить главную из насущных проблем Иммерсона, за которой шли практически пустые карманы, то почему бы нет, там более, два с половиной фунта стерлингов он обещал уже сейчас.
— Итак?
— Я согласен, в качестве залога…
— В качестве залога, — плавно перебил Редхайр, — я сохраню у себя ваш сверток. Вы получите его обратно, даже если со мной что-то случится. Вы будете однозначно знать, где он, и там его вам вернут по первому требованию после завершения задания.
— И как я это узнаю?
— Поверьте, все будет в порядке. Хотя я могу заняться этим делом и сам, а также предоставить вам самому скрываться от полиции, бегать и искать способ добраться до конечной цели вашего путешествия.
— Ладно.
Иммерсон отдал сверток своему собеседнику. Редхайр положил его в шкатулку из слоновой кости, которая выглядела скорее кружевом тонкой работы, и ушел в свою комнату. Через пару минут он вернулся с кошельком.
— Аванс и деньги на расходы. Думаю, вам стоит поторопиться.
Отдав деньги, Редхайр вышел и заперся в своей комнате, Иммерсон взвесил кошель, почему-то наниматель выдал ему всю сумму монетами, впрочем, оно и к лучшему.
В дорогу Иммерсон не взял ничего, что отяжеляло бы излишне его карманы. Кастет, нож, еще один нож в сапоге, котомка со сменными вещами — собственно, все. По пути в город, куда он решил отправиться пешком, он зашел к цирюльнику и придал себе более подходящий благовидному горожанину вид.
В городе он снял комнату в дешевой гостинице, с расчетом там только ночевать. Четыре шиллинга за неделю, а больше он задерживаться не планировал, были вполне достойной платой за маленькую комнату со свечой и кроватью — без клопов, что Иммерсон проверил первым делом.
Поиск оказался не столь простым, как ему представлялось в самом начале, лавок было довольно много, да и город расширился за последние годы, втягивая в себя различные пригороды, подминая под себя близлежащие поля и леса. Город рос, как растет любой живой организм, впрочем, такие метафоры были не свойственны приземленному Иммерсону, который, в отличие от своего нанимателя, как раз был чистокровным ирландцем. Что делать католику в стране, где католиков ненавидят? В общем и целом лучше вообще не появляться, но судьба его страны была слишком тесно переплетена с Англией, как бы тому не противились её жители. Англия отвечала регулярными подавлениями восстаний, поборами и голодом, из-за которого ирландцы или умирали, или сбегали из страны за океан, в Америку, в которой жизнь им представлялась слаще и сытнее, что не всегда соответствовало правде. Иммерсон знал это по себе, он представлял, что такое вражда банд в Нью-Йорке и как тебя ненавидят на новом месте, как приходится отстаивать свою жизнь в трущобах и тоннелях под городом.
Жизнь помотала его по разным странам, и за все это время он усвоил пару уроков, один из них он собирался применить прямо сейчас. Отловив пару беспризорников, которые пытались посмотреть содержимое его карманов, он отволок их за ухо в подворотню. На такое обращение с бродячими мальчишками никто не обратил внимания, несмотря на их вопли.
— Ну что, босота, не ждали?
— Дяденька, пусти, ты перепутал, мы голодные и честные.
— Вот для таких голодных и честных у меня есть дело, а для резвых и шустрых это дело будет честным. Плачу четверть гинеи на нос.
Мальчишки прекратили вопить и посмотрели на него с интересом.
— А не обманете?
— Зачем честному человеку обманывать честных мальчиков?
— Все вы так говорите.
— Взаимно. Мне нужен отставной солдат по имени Яков, он одноногий, живет средне, возможно, держит лавку или небольшую мастерскую. Вы разыскиваете мне все адреса таких людей и приходите за своим заработком в гостиницу «Подбитая утка». Спросите там мистера Иммерсона, можете нанять четырех человек, им я заплачу по двадцать шиллингов, каждому. Но чем скорее вы сделаете то, что я прошу, тем лучше.
— Дядя, можешь платить уже сейчас.
Один из мальчиков упер руки в бока.
— То есть?
— Тот, кого ты ищешь, живет через пять кварталов отсюда и женат на моей троюродной сестре. Одноногий солдат Яков держит лавку колониальных товаров, плешивый и занудный скупердяй.
— Отлично, веди, если это тот самый Яков, то за скорость я дам тебе даже чуть больше.
— Шагай за мной.
Мальчишка повел Иммерсона к лавке. Они шли через не самые богатые кварталы, здесь были дома по четыре этажа, в основном многоквартирные, они перемежались с бараками. Грязные улицы, по которым порою проезжали двуколки, разбрызгивая грязь на прохожих. Мрачные жители, не самое большое отребье, в основном рабочие с фабрик и мануфактур, закопченные и грязные, шли с работы или на работы во вторую смену. Те, кто возвращался, отличались лишь чистотой лиц, на работу все же люди шли более чистыми и умытыми. Район приводил в уныние и своими обитателями, и своими домами.
Постепенно здания сменились более ухоженными, тут уже обитали различные белые воротнички, клерки и мелкие управляющие. Эти люди старались держать себя более достойно, отдаляясь от простого работного люда с его джином и дешевой выпивкой манерами поведения и одеждой, нарочито выпячивая свой высокий социальный статус. Нет, они не были богачами, находились в самом низу среднего класса, и это только еще больше подвигало их отдалиться от соседей и приблизиться к образу красивой жизни. Вот примерно на границе с более богатыми кварталами, где улицы уже были почти все покрыты брусчаткой, а жители считали себя добропорядочными гражданами, полноправными членами общества, где из печных труб всегда курился дымок, стекла были целыми, а пабы попадались реже аптек и канцелярских лавок, и стояла лавка Якова Сорроу.
Дойдя дома с вывеской «Колониальные товары и диковинки», мальчик указал на неё рукой. Иммерсон на всякий случай отряхнулся, поправил пиджак, стараясь выглядеть поприличнее, и направился к двери с медной ручкой в виде шара. Он прекрасно знал, что там за товары и диковинки. В лучшем случае там его ждало искусно сделанное чучело двухголовой кобры, такие выдавали за редкий вид индийской змеи, обитающей в высокогорных Гималаях. Обыватель порою велся на такое, а действительных чудес в таких лавках никогда не продавали. Иммерсон знал такие чудеса, от некоторых из них у него и появилась проседь в темной шевелюре.
Яков сидел, опустив голову на руки и опершись на конторку, голова болела нещадно. Проклятые сны перестали показывать ему рутину службы, каждую ночь он приближался к тому или другому уже не рутинному, а опасному и неприятному моменту службы. Сегодня он проснулся, когда его вели на порку, еще в первый год службы, спина перед бурями до сих пор ныла, как напоминание о том высказывании офицеру. Впрочем, это не самое страшное, в прошлую ночь пуштуны почти добежали к их колонне. Несмотря на потери.
Он как раз пытался заснуть за конторкой, когда зазвонил дверной колокольчик и в лавку вошел не очень богатого вида человек, гладко выбритый, в шляпе и поношенном пиджаке, в рубашке темного цвета, добротных шерстяных штанах и высоких сапогах, за плечом у человека была котомка, что говорило о не самом высоком социальном статусе, впрочем, об этом кричала и вся его манера держаться, в том числе походка, немного напоминавшая походку моряка, неспешная, враскачку. Такие обычно ничего не покупали, хотя раз на раз не приходилось. Посетитель не обратил внимания на товары и сразу направился к хозяину.
— Добрый день, — сказал пришедший с ирландским акцентом.
— Добрый день, мистер.
— Скажите, вас зовут Яков Сорроу?
— Да это так.
— Вы солдат и воевали в колониях, где потеряли ногу?
— И это верно. А что, собственно, вам от меня нужно? — Яков убрал руку под конторку, там лежал револьвер.
— Вас искал мистер Редхайр, невысокий рыжеволосый господин, он сказал, что вы с ним знакомы. Он просил узнать, где вы живете, правильно ли я понимаю, что живете вы в этом же здании? Могу я передать ему это?
— Я не знаю никого, кто обладал бы такой фамилией, нет, я живу не здесь. А где именно — не ваше дело.
Почему-то упоминание невысокого рыжеволосого человека сильно взволновало Сорроу, однако посетитель только усмехнулся и вышел за дверь.
Иммерсон расплатился с мальчиками и нанял кэб до границы города, там он сел на попутную телегу и к следующему утру уже входил в комнату к Редхайру.
— Ну что же, я нашел вашего Якова Сорроу, он живет вот здесь. Женат, держит лавку колониальных товаров, нога не отросла.
Иммерсон отдал записку нанимателю, тот мельком посмотрел на адрес и передал кошелек с монетами Иммерсону.
— Благодарю вас, думаю, что после моего визита к этому господину мы сможем заняться вашими делами, несколько дней ведь у вас есть?
— Вполне.
— Тогда постарайтесь не буянить лишний раз и избегайте лишнего внимания и выпивки.
С этими словами Редхайр выставил ирландца за дверь, а через несколько минут вышел сам, одевшись в приличную одежду и взяв с собой трость по последней моде.
Иммерсон хмыкнул и отправился к себе. Констебли, нагрянувшие с облавой, в этот раз не забрали его с собой, разве что удивились внезапному богатству, но не смогли ничего ему предъявить и, оставив его в покое, удалились.
Редхайр же в это время трясся в дилижансе, двигавшемся в сторону города.
В ночь после визита странного посетителя, Яков спал беспокойно, кричал во сне, его жена даже послала за врачом, когда у него поднялась температура. Его бросало то в жар, то в холод, он не просыпался, когда его будили. Но после очередного кошмара вскочил с криком, в этот момент доктор его осмотрел, послушал, пощупал и, сказав, что ничего странного не замечает, отправился домой, взяв при этом двойную сумму за ночной вызов.
Яков ничего не сказал встревоженной жене, выпил полстакана бренди и снова погрузился в беспокойный сон, в котором ему снова явился ОН.
Тот самый человек, которого он самолично три раза закалывал штыком и добивал в голову выстрелом, а в последний раз даже сжег его тело и развеял прах, по приказу полковника Калвирса. Человек этот то бежал вместе с пуштунами и обязательно добегал до Якова, нанося тому удар за ударом и обязательно пропуская роковой для себя удар, то вместе с пиндари несся на Якова под небольшой индийской деревней, где их застали бандиты, то прыгал с грабителями из-за скал, то выскакивал из рядов бушменов… Каждый раз новый сон, новые обстоятельства и один и тот же невысокий рыжеволосый человек, то с ружьем, то с копьем, словно бессмертный. Рэдхайр, Красноволосый, рыжик, неужели он жив? Нет, не может быть. Но ведь не могло быть и того, что он каждый раз с улыбкой появлялся из ниоткуда и пытался добраться до груза, который они с Калвирсом везли…
Именно за сопровождение того груза Яков и получил немалую сумму от полковника, благодаря которой сейчас жил безбедно, имел красивую жену и свое дело, а также выхлопотанную приличную пенсию по инвалидности за верную службу Империи.
Утром Яков чувствовал себя раздавленным и побитым, все прожитые годы навалились на него разом, заставляя ощутить каждый миг, каждый шаг в сапогах и каждый перенесенный грамм. Но он открыл свою лавку, даже успел кое-что заработать, продав щит масаев вместе с копьем какому-то клерку. Тот, может, купил бы и чучело масая, но этого негра у него уже приобрел какой-то весьма и весьма богатый джентльмен на прошлой неделе. Впрочем, скоро каникулы в школах должны были закончиться, и в магазин потянутся праздношатающиеся школьники, молодые люди и все, кто имеет деньги на развлечения, но не на путешествия.
Колокольчик в очередной раз зазвонил после обеда, Яков поднял голову посмотреть на посетителя. И схватился за конторку. Этого не могло быть, просто не могло.
Перед ним стоял он. Все с той же улыбкой на лице, только в этот раз он был одет как европеец, ничем, кроме небольшой красноты кожи, не отличавшийся от прочих, но Якова было не обмануть, в лавку зашел тот самый, многажды убитый, рыжеволосый крепыш.
— Не стоит, мистер Сорроу, право слово, уберите руку из-под прилавка. На выстрел прибегут люди, а мы ведь отнюдь не там, где познакомились, здесь такие выходки могут стоить вам слишком дорого. Потом заметьте, я пришел не воевать, а побеседовать, при мне лишь трость. Уверены, что убийство благопристойного посетителя пойдет на пользу вашему магазину? Сегодня меня зовут Редхайр, для вас можно Ильяр.
— К-кто вы?..
Яков держал палец на спусковом крючке револьвера, направив его примерно в сторону приближающегося гостя.
— Я же вам представился, Яков. Не будем ломать комедию, будто мы с вами друг друга не знаем.
— Кэтти! — позвал Яков, не сводя взгляда с посетителя. Та спустилась со второго этажа, где располагались спальня и жилые комнаты. — Дорогая, пожалуйста, ты хотела зайти к своей маме и принести ей хлеба? Сделай это сейчас и запри лавку снаружи, нам с этим мистером надо кое о чем поговорить.
Увидев испуг на лице мужа, Кэтти собралась было заголосить и позвать на помощь, но Редхайр обернулся к ней и с улыбкой произнес:
— Милая леди, прошу вас, не стоит так беспокоиться, видит бог, я не собираюсь ни грабить, ни причинять вашему мужу никакого телесного вреда, но нам надо обстоятельно поговорить о годах, когда мы встречались в далеких краях, откуда сей бравый воин пришел, овеянный славой и почетом.
Слова незнакомца словно обволокли женщину липкой и сонной пеленой, она кивнула и, взяв корзинку, вышла из дома, позже она не смогла вспомнить внешнего вида незнакомца, только его мягкую отеческую улыбку и чарующий голос, противиться которым не было никакой возможности.
Дождавшись, когда они останутся одни, Редхайр облегченно вздохнул. И сел на сундук из бамбука, искусно украшенный резьбой и перламутровыми инкрустациями.
— Итак, наконец мы можем поговорить наедине. Как вы понимаете, мой дорогой друг, я могу сдержать свое слово и не применять к вам насилие физическое, но вполне могу применить насилие к вашему разуму.
— Я три раза тебя убивал, могу принести присягу на Библии, что в последний раз твое тело сгорело на костре.
— Наверное, это так, хотя… не совсем. Вы заметили, что мои рост и телосложение каждый раз были разными? Впрочем, если внимательно покопаетесь в своей памяти, то увидите несоответствие в некоторых вещах. Однако мы непростительно много говорим обо мне.
— Да кто вы, черт возьми.
— Яков, — вздохнул Редхайр, — для начала убери руку от револьвера. Или ты думаешь, что пуля в четвертый раз меня все же убьет? У тебя действительно есть надежда на это? Восстанавливаться из пепла было довольно тяжело, как видишь, даже потерял в росте. Развейте вы меня получше, было бы удобнее, а так… Уверен, что хочешь знать обо мне?
Яков немо кивнул. Редхайр невыразительно пожал плечами.
— Скажем так, тот, кто позволил роте капитана Канинга донести важное донесение в форт Шимла. Ты ведь не знаешь, что случилось с пропавшей ротой Канинга? Не знаешь, все правильно. Так вот, меня интересуют следующее. Во-первых, дневник и оригинал донесения вестового. У кого они хранятся, кто ими владел в последний раз на твоей памяти? Пока что ниточки обрываются на тебе, но ты явно не читал и передал этот бесценный блокнот кому-то. Во-вторых, где камень? Я могу дать тебе за него хорошую цену, учитывай это. В-третьих… Если ты отдашь камень, это уже будет не столь актуально, но все же где твой полковник Калвирс? Или ты, как истинно верный солдат, будешь стойко молчать?
— Рыжеволосый ублюдок! — не выдержал Яков и выпустил в посетителя все шесть пуль.
Они зависли в воздухе.
— Я демон. Можешь называть меня так. А еще я — оборотень, я вампир, я нечто… Для тебя я некто, и пока я еще действую в рамках высочайшего повеления. В рамках просьбы моего властителя я предлагаю тебе доброе решение, благодатное и приятное для тебя, властитель не карает исполнителей, которые не ведают, что творят, он щадит таких солдат, как ты. В отличие от меня.
— Демон… Я так и думал.
Голова у Якова заболела, словно сжимаемая тисками, он схватился за виски, в этот же момент застывшие в воздухе пули упали на пол с тихим звоном.
— Итак, мне самому узнать или мы попробуем менее болезненные способы? И да, я забыл сказать, если ты поможешь нам, то забудешь то, что тебя мучает и приводит подобных мне к тебе, забудешь то, что пережил. Так как?
— Сколько вы предлагаете за камень?
Дыхание Якова сбилось. Он хрипел, лицо покраснело, глаза налились кровью, а руки словно пытались сорвать обруч с головы. Лишь последнее слово сорвалось с его губ, как боль исчезла, наоборот, появилось чувство легкости и даже блаженства, он испытывал похожее в опиумной курильне, куда его однажды затащил трехпалый Кенни.
— Ну вот как обидно, право слово, Яков, ваша солдатская голова долго держалась, мне даже стало интересно. Но повеление моего властелина… Ах, как жаль, что оно сковывает мне руки, и все десять лет, что я шел по вашему пути, принесли сущее разорение его бездонной казне. Впрочем, думаю, вы скоро поможете ему восполнить все затраты.
Редхайр помолчал в раздумье.
— Например, вот этот сундук любых камней и золотых монет. Фунт стерлингов вам подойдет?
— Никаких фунтов стерлингов и ровно столько, сколько войдет в три таких сундука. Три, да… Треть золотыми монетами, остальное изделиями. И еще половину сундука драгоценными камнями, не очень крупной огранки. Тогда я вам расскажу все, что знаю.
— Храбрец. Только что помирал от боли, а теперь торгуешься. Дорого просишь, но так тому и быть. Куда мне сгрузить все то, что просишь? Только после того, как я получу требуемое, конечно.
— Дневник я отдам за треть запрошенного, прямо сейчас. Вместе с тем, что сказал вестовой, послание записано было слово в слово.
— Отлично, золото лежит в комнате наверху. Я жду.
— Остальное положите в банк, а мне доставьте соответствующие бумаги. Нечего мне таскать потом это из дома, отвечая на неудобные вопросы.
— Яков, Яков, вы, право слово, могли бы стать отличным купцом, с таким-то подходом. Если бы обладали чувством юмора.
— Мне и так неплохо, — огрызнулся Яков и с этими словами встал на свою ногу, взял костыли и поплелся на второй этаж. А Редхайр решил осмотреться, пули взмыли с пола и начали летать вокруг него, словно он был звездой со своими свинцовыми планетами.
Лавка была довольно просторной, вдоль стен стояли различные сундуки и шкатулки из черного или красного дерева, некоторые были с весьма затейливой резьбой. На нескольких он увидел мантры, отчеканенные на небольших мандалах или просто табличках. На стенах висели разные маски, по большей части оригинальные, из Африки, а также кинжалы и сабли, не самые искусные, но довольно необычные. Редхайр вытащил один из ятаганов, у которого гарда была украшена затейливым литьем, взвесил его на руке, сделал несколько движений. Неудачное оружие, понятно, почему от него избавились. Впрочем, сам клинок довольно недурен, по крайней мере, свою основную функцию разрубить кого-нибудь он вполне мог выполнить, но выходить против мало-мальски умелого фехтовальщика с таким балансом и рукояткой, в которую явно добавили местного дерева, хотя и состаренного искусственно, было делом заведомо обреченным. Редхайр убрал ятаган обратно.
Помимо масок и оружия, стены украшали картины, в основном китайская и японская живопись, он даже приметил несколько довольно ценных холстов. Но разве кто-нибудь здесь способен оценить оттенки черного и серого в японской графике? Посередине лавки громоздились разные вазы и, опять же, сундуки, стояла пара красивых столов, один был даже довольно искусно инкрустирован бирюзой и яшмой, с ножками из железного дерева, покрытыми затейливой арабской растительной резьбой. Вряд ли тут такой кто-то купит, слишком он низкий, разве что найдется эстет, мода на восток распространялась довольно быстро.
Отдельно лежали слоновые и даже моржовые бивни, кроме этого Редхайр приметил несколько стоек с разными зельями. Он подошел к ним — судя по надписям, средства от всего на свете. Ему даже встретилось несколько неизвестных названий — поразительный факт, уж в чем-чем, а в растительности он разбирался лучше многих. Впрочем, здесь они стояли не для истинных знатоков, а для зевак и обывателей, настоящий медик или натуралист не стал бы ходить за таким товаром сюда, скорее какие-нибудь знахари или… Вернувшись к мыслям о европейской медицине Редхайр усмехнулся, и пули-планеты всколыхнулись на своих траекториях, словно от центра их вращения прошла волна по воде.
Подойдя к одной из стен, Редхайр опустил пули на пол, потом вернулся к сундуку, на котором сидел, вскоре по лестнице раздался стук костылей.
— Мистер Редхайр, вы … Ладно, я догадываюсь, вы скажете, что нашли самое свободное место. Я не совсем понимаю, что вы такое, но что-то мне подсказывает…
— Это дневник? — перебил Якова Редхайр.
— Да. Как и обещал, и кроме него послание, записанное со слов вестового. И записка от Канинга. Знаете ли, не поднялась рука сжечь.
— Эта рука сделала вас богатым. Как жаль, что властитель столь добр к вам. Очень зря. И да, оставьте догадки. Теперь мы с вами вернемся к полковнику Калврису.
— Да, конечно. Он, так же, как и я, живет в Лондоне, вот адрес. Это не совсем Лондон, это недалеко, но я бы…
— Вы — одноногий разбогатевший солдат, так что, думаю, я могу обойтись без ваших советов. Камень у него?
— Нет. Камень лежит в том банке, куда я с вами…
— Не стоит, — в очередной раз перебил Редхайр. — Мне достаточно вашего слова, что камень отныне принадлежит мне и я могу получить его в любое удобное для меня время. Остальное не ваша проблема.
— Ну что же, говорите, что я должен сказать вам слово в слово, дервиш рассказывал мне о том, что как-то так надо.
— Да. Повторяйте: я отдаю камень, что вынес из скалы, тому, что стоит передо мною в сию минуту, посланнику повелителя его, за ту цену, что я назвал ему, и он может распоряжаться им по своему усмотрению, в любой час. Решение мое добровольно и чисто.
Яков повторил всю формулу слово в слово, ему показалось, что на душе стало сильно легче, словно что-то отпустило его, так же ему показалось, что в момент произнесения формулы солнце словно бы закрыло облако. Впрочем, может, это и было облако, хотя в совпадения он с некоторых пор не верил.
— Я правильно понимаю, что камень в ячейке банка, а вам нужно в том же банке хранилище и бумаги, что там лежат ваши драгоценности?
— Да. Королевский банк.
— Отлично. Итак, а теперь обещанное, ваша память. Процедура несколько неприятна, ничего не могу с этим поделать. Простите великодушно.
С этими словами к голове Якова протянулась когтистая лапа, обхватила его за затылок, а в глаза глянули два звериных глаза.
Перед Яковом вспыхнули события минувшего.
Солнце заливало плац форта, Яков и Билли стояли на посту, когда на дороге появились двое всадников. На обоих была форма своих, один был пехотинцем линейного полка, второй из вспомогательного туземного батальона. Они гнали лошадей так, словно их преследуют все черти преисподней. У ворот солдаты осадили взмыленных и едва ли не загнанных коней и в буквальном смысле упали в руки караульным.
Обоим было лет по двадцать, но они были седыми, как два старика, лица их были искажены ужасом, навсегда застывшим в глазах.
— Позовите старшего, мы от капитана Канинга… срочно…
Сказав это, солдат потерял сознание. Билли и Яков оттащили приехавших с жары в тень и постарались влить в них воды, после чего Яков помчался за полковником Калврисом. Найдя того в штабе, он доложил о вестовых от Канинга. Когда они торопливо шли к воротам, вестовых уже внесли внутрь, полковник на ходу велел играть тревогу, и форт ожил, солдаты забегали, занимая свои боевые посты, ворота заперли, конюх отвел дрожащих от усталости скакунов в конюшню, канониры потащили заряды к пушкам, а Роберт Калврис отправил адъютанта за врачом. Вестовые лежали в тени без сознания и слабо дышали. Доктор подбежал через несколько минут и засуетился рядом, а полковник Калврис нервничал, его пальцы бегали по рукоятке сабли, он неустанно оглядывал небо и стены, словно ожидая нападения. В конце концов, доктор заставил очнуться приехавших, индус что-то прохрипел.
— Полковник, — доложил доктор, — им надо отлежаться хотя бы пару часов, у них крайняя степень обезвоживания и истощения. Их надо отнести в лазарет, а через пару-тройку часов они уже смогут вам сказать хоть что-то.
— Солдат, тебя зовут Яков?
— Да, сэр! — Яков вытянулся по струнке.
— Бери еще одного человека и оттащите их в лазарет, потом возьми двоих и ни на шаг не отходи от вестовых, даже если сам дьявол придет за их душами.
— Есть, сэр!
Яков окликнул Билли, и они потащили приехавших в лазарет, по пути они отловили двух пробегавших мимо солдат и, сообщив им приказ полковника, взяли в караул, вчетвером вестовых было тащить куда удобнее. Лазарет располагался в прохладном здании из массивного камня, в жаркий день тут было очень хорошо. Уложив двух пострадавших на кровать, Яков с Билли остался стоять на карауле, двое других побежали за доктором.
Доктор — майор Руперт — был высоким лысеющим человеком, всегда опрятным, со специфическим чувством юмора. Он появился довольно быстро, вместе с ним пришли двое караульных с водой, сахаром и джином. Напоив больных, он поставил им компресс и ушел. Через полчаса прерывистое дыхание вестовых выровнялось, а еще через два часа оба уже открыли глаза, и солдат регулярной армии попросил старшего.
Яков послал за полковником. Калврис пришел почти сразу.
— Так, грамотные есть?
— Я, сэр, умею писать.
— И до сих пор рядовой? Непорядок сержант, бери у доктора бумагу и чернила и сюда, пулей.
Яков побежал к доктору в кабинет, доложил о требовании полковника и вместе с майором Рупертом вернулся в палату. Там он сел к тумбочке и обмакнул перо в чернила.
— Сэр, вы тут старший?
— Полковник Калврис, все верно. Представься, солдат.
— Я рядовой Маккольм, это рядовой Сингх, мы двое — последние выжившие из экспедиции капитана Канинга, Он велел нам доставить вам журнал и передать, что он отправляет нас, а сам остается прикрывать наш отход. Когда неделю назад я его видел в последний раз, от экспедиции остался от силы один полк, из десяти. Мы… Мы там!!!
Рядовой Маккольм запаниковал, вглядываясь куда-то в потолок, забился в истерике, и доктор вмешался, профессионально прижав его к койке.
— Успокойтесь, рядовой, успокойтесь, вы в безопасности, вы исполнили приказ, успокойтесь…
Полковник Калврис обратился к Сингху, но тот игнорировал вопросы, а его губы шептали какую-то местную молитву. Поняв, что добиться от индуса ничего не удастся, полковник оставил его в покое и присел на кровать начавшегося успокаиваться рядового Маккольма.
— Рядовой, успокойся, тебя ждут путь домой и богатая пенсия. Отсюда ты отправишься домой. Кроме дневника капитан Канинг не просил ничего передать?
— Да, сэр, он просил сказать… — Маккольм прикрыл глаза, вспоминая речь, а полковник сделал знак Якову записывать каждое слово. — «Руперт, не ходи туда, ни за что не иди через ущелье ветров. Если все же ты решишь идти туда, запомни, Синий — это верный ответ, цена этого ответа очень высока для нас, запомни это». Все, больше он ничего не сказал, сэр, но велел отдать вам журнал, он в моей сумке. Сэр.
С этими словами рядовой потянулся к сумке, взял её и, с трудом расстегнув пряжки, достал оттуда пухлую тетрадь в твердой обложке.
— Вот, сэр, я передаю вам эту тетрадь. Разрешите мне и моему другу уйти, сэр?
— Разрешаю, рядовой, скоро вы уедете домой…
Впрочем, говорил это полковник уже трупам. Вестовые умерли, не проронив больше ни одного звука, их сердца перестали биться, словно колесо остановленное рукой. Две пары невидящих глаз, в которых навеки застыл ужас, смотрели в потолок, казалось, они просто медитируют, как местные йоги, но нет, доктор проверил пульс, дыхание и помотал головой. Майор не любил, когда у него в госпитале умирают, тем более так. Полковник Калврис похлопал по телу, что-то сказав себе под нос, и велел солдатам и сержанту Якову идти за ним. По дороге он увлекся чтением тетради, он просматривал страницу за страницей, перелистывая и что-то бурча.
Через три недели службы полковник собрал всех, кто присутствовал при том разговоре, и предложил им пойти вместе с ним в экспедицию, пообещав, что они вернуться сказочно богатыми. Якова смутило, что рядовым и сержанту он не приказывал, а предлагал, словно бы они были ему ровней.
Согласились все.
Еще через три недели, когда солнце уже не столь немилосердно пекло, из форта под предводительством полковника Калвриса выдвинулся полк солдат, пешей колонной в сопровождении двух орудий.
Они шли несколько недель, поднимаясь все выше и выше в горы. Постепенно становилось тяжелее идти, каждый грамм на одежде и в обмундировании весил с добрый фунт, ноги не двигались. Поднявшись выше облаков, полковник велел свернуть с дороги, все свои действия он согласовывал с переданным ему журналом, точнее, с тем списком, который он сделал сам для себя.
Колонна послушно свернула в сторону и пошла по осыпям и скалам, под ними был целый мир. Дров в этих чертовых горах не водилось, и они были одним из самых ценных ресурсов. Солдаты ночами стремились сидеть вместе, кутались в шинели и берегли малейшие крохи тепла. Полковник после поворота с тропы отпустил коня, решив, что тот сам найдет дорогу домой. Он стал словно одержим тем, что было написано в дневнике, он шел, постоянно сверяясь со своими записями и оглядываясь по сторонам. Он стал нервным, что было совсем не в его характере, и это стали замечать солдаты.
Через четыре дня пути вдоль скал полковник приказал идти вверх на юго-запад. Тогда только Яков заметил, что они идут перпендикулярно скале, словно бы она была… Словно она была равниной. А мулы, тащившие орудия, куда бодрее себя ведут, да и солдаты меньше устают, к тому же на привале они обнаружили выход пласта каменного угля, и вечер обещал быть в кои веки теплым, тем более, что рядом нашлось несколько засохших деревьев. Ночью солдаты грелись у костра, уголь, занявшись от поленьев, горел без пламени, но он грел и его было очень много, главное было не давать ему загаснуть. Ночь была холодной, но впервые за все время похода солдаты улыбались. Тепло в ночи явно поднимало дух.
Пока они шли по скале, полковник велел не выставлять посты. Солдаты просыпались с рассветом, когда солнце окрашивало пики гор в красный цвет, заставляя их блестеть и играть всеми красками алого. Даже камни, которые порою выскальзывали из-под ног, грозя неосторожному ходоку падением вслед за ними, после такой ночи не сильно пугали или расстраивали.
Полковник вел солдат вперед и вверх. Яков единственный обратил внимание, что они идут по отвесной скале, не заметив, как они на неё встали, словно она была небольшим подъемом. Долина внизу выглядела так, будто он смотрел на неё под углом девяносто градусов к земле. Он не говорил никому о своем наблюдении, подумав, что или сошел с ума от высокогорья, или пал жертвой миража. Горы же вставали вокруг, высоким пиками подпирали само небо, которое приобрело необычайный цвет — глубокий синий, словно море, над головой и бледно-голубой у горизонта. Небо казалось выпуклым, словно поверхность увеличительного стекла или шарика. Звезды ночами сверкали ярко, и даже когда луны не было видно, можно было различить крупные камни в их ярком свете, совсем не таком, как внизу. И их было много, очень много, будто великанская рука щедро рассыпала пару пригоршней драгоценностей на этом небе.
Полковник вел людей все дальше, но снега так и не наступали, как бы долго они к ним ни шли. Казалось, вот-вот отряд приблизится к снежным шапкам, но каждый раз они словно откатывались назад. Почему-то никто не обращал внимание на это, солдаты красной нитью выделялись на черном фоне горы, все двигаясь вверх и вверх.
В конце концов Яков не выдержал и подошел к полковнику. Но только собрался открыть рот, как полковник приложил палец к губам и тихо сказал:
— Так и надо, сержант, так и надо. Садись, ты знаешь, куда мы идем?
— Нет, сэр.
— Ты так и не понял, куда шел Канинг и что он нашел?
— Никак нет, сэр.
— Жаль, я думал, ты понял, ты смышленый парень. Ложись-ка спать, сынок, завтра будет тяжелый день.
И действительно, к вечеру следующего дня пространство стало обычным, теперь идти снова было очень тяжело, пока они не добрались до гигантской статуи какого-то местного то ли святого, то ли бога. Яков так и не понял всю эту местную религиозную муть, однозначно, это был не Иисус, а значит, и неважно, кто это такой. За статуей находился довольно узкий проход в пещеру, именно туда направился полковник. К удивлению солдат, мулы, тащившие пушки, совершенно спокойно вошли внутрь и даже стали еще спокойнее, чем были до этого.
Внутри пещеры было довольно светло, хотя и источников света не было видно, мягко сиял сам камень, по которому шли люди. Вот это уже заметили все, и поднялся гомон. Но полковник нескольким резкими фразами успокоил солдат. Теперь они шли в глубине гор, опускаясь все ниже и ниже. Вокруг все было в острых кусках пород, встававших под ногами осколками гигантских ножей, где-то за поворотами раздавалось постоянное шуршание, а пару раз Якову послышалось перешептывание.
Сколько они шли под землей, Яков сказать не мог. Он потерял счет времени, наблюдая светящиеся камни. Впрочем, когда они вышли из пещеры, то обнаружили себя в чаше внутри горы, сверху падал теплый свет заходящего солнца. Тут было теплее, чем в пещере, посредине стояла пагода довольно необычного вида, что-то среднее между китайской пагодой и индуистским храмом. Полковник Калврис приказал Якову и десятку солдат идти вместе с ним. Под ногами сминалась изумрудная трава, путь до входа в храм казался бесконечным, и горная чаша погрузилась во тьму к тому моменту, как они подошли к распахнутым вратам. Яков молчал, ему казалось, что больше никто не замечает этих странностей.
Врата были сделаны из какого-то желтого металла — то ли из латуни, то ли из золота, Яков так и не понял. В центре храма на полу была начертана мандала, а в дальнем конце стоял небольшой алтарь, на котором лежал некрупный черный камень, размером с кулак, может, с два.
— Всем оставаться в круге.
Голос полковника звучал странно, словно издалека. Пол усыпали различные сокровища, золото, серебро, доспехи, кубки, монеты и оружие. Колонны и стены покрывали фрески, на которых были изображены местные демоны и боги. Лишь одно изображение бросалось в глаза — человек с рыжей шевелюрой. И когда Яков посмотрел на него, ему показалось, что этот человек подмигнул. Полковник Калврис проигнорировал ценности под ногами, он направился к камню, поднял его, аккуратно завернул в платок и поспешил вернуться к солдатам.
— Всем встать спина к спине!
Теперь его голос звучал обычно, только в нем слышалась дрожь.
И ей было от чего появиться — демоны с фресок ожили и спрыгнули со стен и колонн, они набросились друг на друга и на замерших в центре мандалы солдат. Храм мгновенно наполнился металлическими звуками клинков, криками, нечеловеческим воем, от которого кровь стыла в жилах, а волосы вставали дыбом от кошмара, ставшего явью. Солдаты замерли, будто завороженные, Яков же мотнул головой и попытался почувствовать плечо рядом стоящего солдата. Но, как ни старался, между ними всегда оказывался сектор, который никем не перекрывался, словно круг изогнули, да и углов в квадратной комнате внезапно оказалось пять. И все они шли немного под наклоном к полу, при этом каждый угол был прямым, Яков мог поклясться в этом. Демоны гигантскими скачками двигались к людям, но никак не могли пробежать несколько метров до мандалы, и их настигали другие существа, со множеством рук, покрытые шерстью и сверкающие безумными сияющими глазами, они рвали всех на своем пути длинными клыками и когтями. Мимо солдат несколько раз пролетели молнии и огненные шары, жар от них и запах озона пробирали до костей. И лишь рыжеволосый человек, также спустившийся с фрески, спокойно прошел к маленькому отряду, но стоило ему приблизиться на расстояние удара штыком, как полковник Калврис и Яков одновременно не выдержали и выстрелили в него. Тот упал. В этот момент начали стрелять все остальные, Калврису понадобилось несколько раз прикрикнуть, чтобы огонь прекратился. А человек лежал и усмехался мертвым ртом, глядя куда-то в потолок.
Сколько времени так продолжалось, Яков сказать не мог, но в один миг звуки битвы сошли на нет, стены стали белыми и чистыми, а полковник устало сел прямо на пол и приказал набить все емкости богатствами храма. Расстояние волшебным образом сократилось, взвод добежал до остальной экспедиции, и вскоре закипела работа. Людские голоса заполнили храм, молчали лишь те, кто был с полковником во время битвы демонов.
Путь назад не обошелся без странностей, но теперь весь отряд оглядывался, словно за ними кто-то следил. Дорога заняла буквально два дня, на утро третьего изможденные долгим переходом люди уже остановились около ручья в долине, а оттуда был прямой ход до форта. Пока все располагались на ночлег, полковник приказал выставить караулы, впервые за всю экспедицию, но, увы, сделать это не успели — из леса с гиканьем и боевыми кличами на солдат обрушилась буквально море местных. А среди них мчался на коне убитый Яковом рыжеволосый человек.
Во время стычки полк потерял двух мулов, одну пушку и треть личного состава, из тех, кого Яков вел в храм, осталось пятеро относительно целых и один раненый, впрочем, тот умер к утру. Яков же получил весьма неприятный укол в руку, лезвие не задело кости и жилы. Наскоро перебинтовав рану, он решил, что встанет на посту сам. Но прежде он проверил и убедился, рыжий действительно был, он нашел его под крепким каурым жеребцом. Яков смотрел на его доспехи, какие здесь носят воеводы раджей, и ничего не понимал.
Ночью он обратил внимание на неестественную тишину. Лес, обычно полный звуков ночной жизни, шуршания и уханья, шлепанья крыльев и песнями птиц, шорохом ветра в листве, был тих, словно опустился полный штиль, а все животные исчезли, прихватив вместе с собой и насекомых. Не было предштормовой духоты, это не ураган, это… Это была полная тишина, словно в уши вставили два куска ваты и залили воском.
Спал тогда Яков плохо. Как и на следующую ночь, и на другую, и потом. Уже за день до форта их атаковали пуштуны, хотя они так далеко от своих гор никогда не забирались. В ту битву Яков лично видел, как уже знакомому рыжеволосому вошла пуля промеж глаз. В этот налет полк шел боевой колонной, и нападение удалось отразить практически без потерь.
— Господин полковник, разрешите к вам обратиться?
— Да, Яков, говорите.
— В этой битве… Вы помните того рыжеволосого, которого мы убили с вами в храме?
— Да.
— Я его сегодня видел… опять. В первый раз, когда на нас нападали там, у родника, второй раз сегодня, и я могу поклясться, что он оба раза был мертв.
— Сержант, найдите его тело и сожгите. Только проверьте, сгорело ли оно, можете взять кого-нибудь из ваших подчиненных.
Голос полковника звучал устало. Он мало спал и постоянно был настороже.
Яков выполнил приказ в точности. Тело долго не загоралось и даже не тлело, а когда все же начало гореть, то исчезло в дыму и пламени в течение буквально пары минут. Очередная странность, которую Яков предпочел бы не замечать. Через день отряд вошел в форт.
Дальше до самого Дели Яков не мог вспомнить ничего особенно выделяющегося. В Дели, большом и веселом индийском городе, грязном, как проселок после бури, и воняющим фекалиями, крысами, потом, пряностями, оглушающем своим многоголосьем и разговорчивостью, они простояли две недели.
Там он узнал, что его переводят в другое место, поближе к морю. Полковник отдал Якову его долю сокровищ и свёрток с камнем, сказав, что тот обязательно должен попасть в доминион, а также снабдив инструкциями, где хранить камень, когда Яков вернется в Англию. Еще полковник что-то говорил про сердце и опасность чего-либо желать, держа камень в руках. Прагматичный Яков не слушал этого, и эти наставления не остались в его памяти. Он завернул странный камень в два слоя материи, потом положил сверток в крепкий кожаный мешок и, кинув на дно своего ранца, собрался отправляться на новое место службы. Так же полковник отдал ему дневник капитана Канинга, сказав следующее:
— Сержант, вас, скорее всего, разжалуют в рядовые, но вы не беспокойтесь. Что бы ни случилось, я не забуду вас. У меня к вам будет огромная просьба, сохраните эти вещи…
А через два дня в городе возник бунт. И там Якова Сорроу ранили в ногу, добрый майор-доктор сформировал культю и комиссовал его вместе с полковником Калврисом, который неоднократно демонстрировал признаки психических расстройств и, к тому же, получил во время бунта ранение в глаз.
Некоторое время Яков раздумывал над тем, что же побудило полковника Калвриса отдать сверток и дневник именно ему, но решил, что у сумасшедших свои причины и поступки, а по приезду в Англию совсем перестал ломать над этим голову.
Закончив вынимать воспоминания, странное существо стало вновь человеком.
— Мистер Редхайр, а скажите, что же это такое и почему вы идете за этим булыжником через весь мир, а то и подальше? Пока я про него помню, — хрипло спросил Яков, у которого перед глазами все еще стояло странное горное путешествие.
— Всего-навсего сердце Индокитая, — мягко ответил Редхайр, пока его когти расплывались, превращаясь в обычные человеческие пальцы. — Точнее, той земли, которую вы так называете. Полковник и капитан пытались сделать… Впрочем, я не буду вас разочаровывать своей болтливостью. Да и повелитель не одобрит.
— А зачем вам нужно это сердце, если?..
— Яков, вас ведь разжаловали в рядовые за слишком умные вопросы. В разговоре со мной цена таких вопросов ваша жизнь, побереглись бы лучше, — посоветовал Редхайр. — Голова у вас поболит некоторое время, но через недельку пройдет. И поверьте, если бы не добросердечность моего повелителя, вы бы потеряли всякий шанс даже рассказать про меня кому-либо, но… Но мне приказали не карать тех воров, что отдадут необходимое добровольно. А инцидент с пулями будем считать невинной шалостью.
С этими словами Редхайр вышел из лавки на свежий воздух. Стоило двери закрыться за ним, пули взлетели с пола вверх и вонзились в стену рядом со входом. Голова у Якова и впрямь раскалывалась несколько дней, впрочем, с того времени он до самой смерти не видел ни одного сна, ни кошмарного, ни доброго, ну или не мог их запомнить.
Путь обратно в номер занял некоторое время. Когда Редхайр вернулся, Иммерсон еще не спал, он сидел на шатком стуле, покачиваясь на двух ножках, и о чем-то думал. А когда услышал соседа, то зашел и прямо спросил:
— Скажите, а вам зачем это все? Он мертв?
Редхайр смерил его взглядом и жестом пригласил сесть.
— Мистер Иммерсон, вы в курсе, кто вас нанимал?
— Ну-у-у... Я догадываюсь.
— Сомневаюсь. Я, в отличие от вас, живу гораздо дольше и сложнее. Наш общий знакомый жив, хотя и убивал меня три раза, а один раз даже сжег мое тело, — Редхайр задумался. — А может, и четыре, право слово, я иногда забываю. Я сумел его достать во время того бунта, когда он потерял ногу, но раз он выжил тогда — какой смысл убивать его сейчас? Тем более, раз он вернул то, за чем я тут. К чему я веду. У вас сердце Ирландии, у меня сердце Индии, давайте на этом и остановимся. По крайней мере, пока не доберемся до моря, там я, возможно, отвечу еще на какие-нибудь ваши вопросы.
— То есть… Вы хотите сказать…
Редхайр замялся, подбирая слово.
— Правильнее будет сказать, что я демон-хранитель, по крайней мере, сегодня.
Он налил в два стакана виски и один предложил Иммерсону.
— Так если вы демон, то…
— То зачем мне понадобились вы? Тут есть свои тонкости, мистер Иммерсон, свои мелкие тонкости. Не забивайте голову.
Иммерсон выпил виски и оставил своего соседа в покое. Не хочет говорить — не надо, главное, чтобы он выполнил условия контракта.
сердце
Название: Сердце
Автор:fandom Victorian 2017
Бета: fandom Victorian 2017 и анонимный доброжелатель
Размер: миди, 9 592 слова
Канон: ориджинал
Пейринг/Персонажи: множественные НМП
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: за некоторыми сувенирами из колоний заходят странные визитеры
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Сердце"
Что может быть прекраснее, чем утро в предгорьях, когда солнце, вставая из-за хребта, сперва окрашивает снежные пики на западе всеми цветами красного, превращая их в гигантские рубины, потом постепенно появляется из-за гор, и в долину опускается тепло, которое вскоре сменится непереносимой жарой. Только когда ты встречаешь это утро свободным человеком, а не солдатом её величества. Солдат стоит на посту в форме и ничуть не радуется, потому что с куда большим удовольствием бы в такую рань спал без задних ног, а еще лучше — если бы спал дома… А не слышал призыв магометан и поднимал тревогу, глядя как на лагерь бежит толпа вооруженных дрекольем и мечами местных пуштунов, у некоторых мелькают красивые дульнозарядные ружья, которыми даже его отец уже не воевал в войнах против Наполеона. Пуштуны почти добегают — и Яков просыпается дома в кровати.
Он один из немногих счастливчиков, которые не только вернулись со службы живыми и даже почти целыми. Яков умудрился вернуться с трофеями, благодаря которым смог открыть лавку, раздать долги родителей, больше того, кое-что осталось и на черный день. Вот когда пригодилась прижимистая натура, граничащая со скупердяйством, она позволила сэкономить и не прогулять трофеи, чтобы потом разделить незавидную судьбу калек-побирушек, вернувшихся со службы в колониях.
Только вот нога, которую отрезали по колено, постоянно ныла, как будто бы она все еще была на месте, да к тому же раненой, как в той драке у перевала. Пожалуй, это было единственным, что омрачало жизнь честного лавочника. Соседи, глядя на толкового ветерана, быстро выдали за него свою дочку, весьма не дурную лицом, смешливую стройную Кэтти, рыженькую, всю в веснушках. Девушка она была благонравная и с лишними приставаниями к Якову не лезла, он же не торопился с детьми, предпочитая свой пыл раз в месяц остужать с продажными девками, благо доходы позволяли. Благодаря некоторым связям, самим собой сложившимся во время службы, у Якова были надежные каналы поставки колониальных товаров, которые пользовались в Англии спросом, так что небогато, но с достоинством обставленный дом он считал хорошим завершением карьеры.
Но в последние месяцы ему все чаще стали сниться кошмары, если их так можно было назвать. От обычного кошмара вскакиваешь в холодном поту и с криком, или же никак не можешь проснуться, хотя и понимаешь, что все это сон. Якову же снилась служба, бесконечные дни, посты, караулы, нудный и тоскливый военный быт, нечто, от чего зубы сводило именно с тоски. Он списывал это на то, что именно таким была заполнена большая часть его военной карьеры, и старался не отвлекаться от более прагматичных занятий.
В это же время в предместьях города появился один странный ирландец, по крайней мере, все сочли его таковым. Разве что загар был необычен, впрочем, ирландский моряк, пусть и одетый не по-морскому, не вызывал ни у кого лишних вопросов — широкоплечий, невысокий, рыжий, ходит немного вразвалочку и неспешно, ну точно, моряк.
Человек этот снял угол у миссис Паркинсон, вдовы, про которую было известно, что она временами предоставляет комнаты не самым законопослушным людям, не задавая неудобных вопросов. Когда полиция нагрянула с профилактическим обыском, то у него не было обнаружено ничего такого, что могло бы вызывать сомнения в том, что это честный гражданин Империи, и констебли, несолоно хлебавши, удалились. Впрочем, они не могли сказать, что их это сильно расстроило, в прошлый раз они брали контрабандиста, и тот перед пленом сильно поломал одного из них. Этот же человек, пусть и нехотя, но представился, правда, имя его вылетело из головы сразу, как только они ушли. В его походном сундуке оказалось три смены белья, пара рубашек, и верхняя одежда, ну еще небольшая сумма денег, раскладной столик тоже не содержал в себе ничего предосудительного, черт возьми, у этого ирландца даже ножа с собой не было. Была, конечно, красиво инкрустированная перламутром бритва, но побойтесь бога, человек всего лишь предпочитает следить за собой сам. Ничего предосудительного или же дурного в этом не было и быть не могло, не всем же расточительно бриться в цирюльнях.
Если бы Яков его увидел, наверное, у него возникла бы смутная тревога, а может, он даже что-то вспомнил. А если бы Якову вдруг пришло в голову сопоставить свои тягучие кошмары и время, когда этот ирландец появлялся вблизи его дома, то он даже нашел бы определенную взаимосвязь, поскольку даты совпадали с точностью до дня. Больше того, Яков как раз вернулся из одного весьма чистого увеселительного заведения и лег спать ровно в полночь, и в эту же полночь нога загадочного постояльца коснулась впервые досок снимаемой у миссис Паркинсон комнаты.
Но все это, разумеется, всего лишь домыслы и догадки, поскольку Яков даже не подозревал о моряке-ирландце, поселившемся не так давно у одной известной вдовы.
Когда констебли пришли через два месяца проведать миссис Паркинсон и её нового постояльца, то рыжий жилец был сдержано приветлив. Его нехитрый скарб немного увеличился с прошлого визита, ирландец охотно поделился, что устроился на работу, но живет он на заслуженное за двадцать лет беспорочной службы в армии, после чего констебли оставили его в покое и обратили внимание на второго жильца. Тот оказался не очень в ладах с законом, и когда констебли попытались познакомиться с содержимым его сундука и с ним самим поближе, устроил драку. Привлеченный шумом, ирландец помог спеленать верзилу, для чего ему понадобилось буквально пять секунд. После чего констебли выразили ему свою признательность, как достойному гражданину, и посоветовали миссис Паркинсон принимать таких благонравных и доброжелательных, а главное, законопослушных постояльцев почаще, может, тогда и дела бы у неё шли получше.
— Без сопливых скользко, — ответила им немолодая вдова, провожая задержанного. После этого она сама обшарила комнату, взяла кое-какие вещи, «в счет оплаты», после чего заперла дверь. Обычно после таких происшествий постояльцы, если уж были глупцами и буянили, возвращались не скоро, а то и совсем не возвращались.
— Миссис Паркинсон.
— Да, мистер Редхайр?
Рыжий говорил очень мягко с не совсем привычным акцентом.
— Если вы считаете, что вам необходима плата за этого джентльмена, то давайте, я внесу, а его вещи вы оставите в комнате, — ирландец говорил мягко, с до сих пор непривычным акцентом. — Месячной ренты вам хватит?
— Если вы так настаиваете и у вас есть лишние деньги. Но вещи его я буду хранить только один месяц.
— Да, конечно, если вам не трудно. Сегодня у нас что? Пятнадцатое июня? Великолепно, значит, до пятнадцатого июля вещи моего соседа будут у него в комнате. Сколько он вам должен?
Миссис Паркинсон назвала сумму, и мистер Редхайр заплатил за обе комнаты сразу.
Через двадцать девять дней изрядно помятый и поколоченный сосед вернулся. Констебли не особо церемонятся с задержанными, если они, конечно, не из приличного общества, так вышло и с мистером Иммерсоном. Первым делом он бросился осматривать свои вещи и с удивлением обнаружил почти все их в наличии, хотя в них явно кто-то копался. Не было только довольно важного свертка. Иммерсон выругался и только после этого обратил внимание на Редхайра, подпиравшего косяк с папиросой в зубах. Как он тут оказался — было неясно, Иммерсон точно помнил, что первым делом закрыл дверь и оставил ключ в скважине.
— А какого ты, легавый прихвостень, тут делаешь?!
— Прежде чем вы, молодой человек, сделаете шаг, помните, я могу вас скрутить и без констеблей, в прошлый раз вы были сильнее и бодрее, но мне это не помешало. Я, знаете ли, не люблю шум, а ваше задержание не прошло бы тихо…
— И мне какое дело?
— Например, это?
Редхайр кинул сверток Иммерсону. Тот поймал и озадачено нахмурился — так вот почему его отпустили, при всем своем желании констебли не нашли бы то, что искали.
— Так ты еще и вор!
— Вернул бы я в этом случае вашу вещь? Думаю, вам известны порядки, царящие в таких местах. Наша хозяйка обязательно отнесла бы это или на ярмарку или в полицию. Первое неприятно, вещь потом довольно трудно найти, второе для вас закончилось бы еще печальнее, поскольку назад пути не было бы. А попади оно сами знаете к кому в руки, и лучшее, что вам грозило бы — это виселица. Поэтому при первой возможности я взял на себя ответственность сохранить эту вещь у себя. На всякий случай.
Иммерсон наморщил лоб, мысли шевелились с трудом — то ли пребывание в участке так сказалось, то ли неожиданное возвращение, казалось бы, утраченного. Но найти изъяна в логике не смог и сказал уже спокойным тоном:
— Не знаю, зачем вы это сделали, но спасибо, и да, проходите, садитесь.
— Благодарю. — Редхайр вошел и сел на указанный стул. — Меня зовут Редхайр, вас, насколько я понимаю, Иммерсон. Будем знакомы.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю довольно много всего. Хотите заработать? Ни один контрабандист не попрется в Ирландию с… — Редхайр не стал называть, только еле заметно кивнул в сторону свертка. — Сами понимаете, почему. Не говоря о том, что после вашего прибытия у них дела пошли не очень хорошо, хотя напрямую с вами это не связано, но…
— Я слышал что-то такое, пока ехал сюда, — Иммерсон замолчал и прислушался.
— Не волнуйтесь, это крысы, за дверью никого нет. Если хотите, я могу вам помочь. Все легально, вы заработаете себе возможность добраться до зеленого острова, незамеченным и уж точно не схваченным, за это я могу поручиться. Работа будет такой, что ни один бобби не сможет вам предъявить ничего, кроме излишнего любопытства, но ведь если от них ничего не скрывать, то оно не наказуемо, верно?
Иммерсон поскреб лоб и спросил:
— Но почему?
— Это отдельная история. Возможно, однажды вы услышите её, но корни её не менее крепки, чем корни того, что у вас в свертке.
— Хорошо, я согласен, все равно надо как-то убираться отсюда.
— Отлично. Вот что мне от вас нужно: найти человека по имени Яков Сорроу. Он одноногий солдат, скорее всего, держит в городе лавку с колониальными товарами или какую-нибудь мелкую мастерскую, на это у него должно было хватить смекалки. Узнайте, где он живет, с кем, чем дышит и как ведет дела. За это я берусь переправить вас на зеленый остров, более того, заплачу вам два фунта сейчас и десять фунтов по завершении. Ну и полфунта на дорожные и прочие расходы, плюс ваше пребывание в этом гостеприимном доме. Если кто-то из власть предержащих будет спрашивать, почему вы ищете мистера Сорроу, можете честно им рассказать, что вас попросил его найти один из его знакомых по службе, но сам посвятить поискам он себя не может, поскольку несколько приболел. Можете описать им меня, можете сказать, где я остановился, меня это ничуть не смутит, сумму я бы вам не советовал разглашать, поскольку это единственное, что может вызвать подозрение. Ровно как она вызывает подозрение у вас сейчас.
Иммерсон прищурился. Предложение было очень щедрым за довольно простое дело, тем более, не надо ни от кого скрываться, но что-то явно было скрыто… С другой стороны, если этот странный рыжеволосый коротышка позволяет сорить деньгами и обещает решить главную из насущных проблем Иммерсона, за которой шли практически пустые карманы, то почему бы нет, там более, два с половиной фунта стерлингов он обещал уже сейчас.
— Итак?
— Я согласен, в качестве залога…
— В качестве залога, — плавно перебил Редхайр, — я сохраню у себя ваш сверток. Вы получите его обратно, даже если со мной что-то случится. Вы будете однозначно знать, где он, и там его вам вернут по первому требованию после завершения задания.
— И как я это узнаю?
— Поверьте, все будет в порядке. Хотя я могу заняться этим делом и сам, а также предоставить вам самому скрываться от полиции, бегать и искать способ добраться до конечной цели вашего путешествия.
— Ладно.
Иммерсон отдал сверток своему собеседнику. Редхайр положил его в шкатулку из слоновой кости, которая выглядела скорее кружевом тонкой работы, и ушел в свою комнату. Через пару минут он вернулся с кошельком.
— Аванс и деньги на расходы. Думаю, вам стоит поторопиться.
Отдав деньги, Редхайр вышел и заперся в своей комнате, Иммерсон взвесил кошель, почему-то наниматель выдал ему всю сумму монетами, впрочем, оно и к лучшему.
В дорогу Иммерсон не взял ничего, что отяжеляло бы излишне его карманы. Кастет, нож, еще один нож в сапоге, котомка со сменными вещами — собственно, все. По пути в город, куда он решил отправиться пешком, он зашел к цирюльнику и придал себе более подходящий благовидному горожанину вид.
В городе он снял комнату в дешевой гостинице, с расчетом там только ночевать. Четыре шиллинга за неделю, а больше он задерживаться не планировал, были вполне достойной платой за маленькую комнату со свечой и кроватью — без клопов, что Иммерсон проверил первым делом.
Поиск оказался не столь простым, как ему представлялось в самом начале, лавок было довольно много, да и город расширился за последние годы, втягивая в себя различные пригороды, подминая под себя близлежащие поля и леса. Город рос, как растет любой живой организм, впрочем, такие метафоры были не свойственны приземленному Иммерсону, который, в отличие от своего нанимателя, как раз был чистокровным ирландцем. Что делать католику в стране, где католиков ненавидят? В общем и целом лучше вообще не появляться, но судьба его страны была слишком тесно переплетена с Англией, как бы тому не противились её жители. Англия отвечала регулярными подавлениями восстаний, поборами и голодом, из-за которого ирландцы или умирали, или сбегали из страны за океан, в Америку, в которой жизнь им представлялась слаще и сытнее, что не всегда соответствовало правде. Иммерсон знал это по себе, он представлял, что такое вражда банд в Нью-Йорке и как тебя ненавидят на новом месте, как приходится отстаивать свою жизнь в трущобах и тоннелях под городом.
Жизнь помотала его по разным странам, и за все это время он усвоил пару уроков, один из них он собирался применить прямо сейчас. Отловив пару беспризорников, которые пытались посмотреть содержимое его карманов, он отволок их за ухо в подворотню. На такое обращение с бродячими мальчишками никто не обратил внимания, несмотря на их вопли.
— Ну что, босота, не ждали?
— Дяденька, пусти, ты перепутал, мы голодные и честные.
— Вот для таких голодных и честных у меня есть дело, а для резвых и шустрых это дело будет честным. Плачу четверть гинеи на нос.
Мальчишки прекратили вопить и посмотрели на него с интересом.
— А не обманете?
— Зачем честному человеку обманывать честных мальчиков?
— Все вы так говорите.
— Взаимно. Мне нужен отставной солдат по имени Яков, он одноногий, живет средне, возможно, держит лавку или небольшую мастерскую. Вы разыскиваете мне все адреса таких людей и приходите за своим заработком в гостиницу «Подбитая утка». Спросите там мистера Иммерсона, можете нанять четырех человек, им я заплачу по двадцать шиллингов, каждому. Но чем скорее вы сделаете то, что я прошу, тем лучше.
— Дядя, можешь платить уже сейчас.
Один из мальчиков упер руки в бока.
— То есть?
— Тот, кого ты ищешь, живет через пять кварталов отсюда и женат на моей троюродной сестре. Одноногий солдат Яков держит лавку колониальных товаров, плешивый и занудный скупердяй.
— Отлично, веди, если это тот самый Яков, то за скорость я дам тебе даже чуть больше.
— Шагай за мной.
Мальчишка повел Иммерсона к лавке. Они шли через не самые богатые кварталы, здесь были дома по четыре этажа, в основном многоквартирные, они перемежались с бараками. Грязные улицы, по которым порою проезжали двуколки, разбрызгивая грязь на прохожих. Мрачные жители, не самое большое отребье, в основном рабочие с фабрик и мануфактур, закопченные и грязные, шли с работы или на работы во вторую смену. Те, кто возвращался, отличались лишь чистотой лиц, на работу все же люди шли более чистыми и умытыми. Район приводил в уныние и своими обитателями, и своими домами.
Постепенно здания сменились более ухоженными, тут уже обитали различные белые воротнички, клерки и мелкие управляющие. Эти люди старались держать себя более достойно, отдаляясь от простого работного люда с его джином и дешевой выпивкой манерами поведения и одеждой, нарочито выпячивая свой высокий социальный статус. Нет, они не были богачами, находились в самом низу среднего класса, и это только еще больше подвигало их отдалиться от соседей и приблизиться к образу красивой жизни. Вот примерно на границе с более богатыми кварталами, где улицы уже были почти все покрыты брусчаткой, а жители считали себя добропорядочными гражданами, полноправными членами общества, где из печных труб всегда курился дымок, стекла были целыми, а пабы попадались реже аптек и канцелярских лавок, и стояла лавка Якова Сорроу.
Дойдя дома с вывеской «Колониальные товары и диковинки», мальчик указал на неё рукой. Иммерсон на всякий случай отряхнулся, поправил пиджак, стараясь выглядеть поприличнее, и направился к двери с медной ручкой в виде шара. Он прекрасно знал, что там за товары и диковинки. В лучшем случае там его ждало искусно сделанное чучело двухголовой кобры, такие выдавали за редкий вид индийской змеи, обитающей в высокогорных Гималаях. Обыватель порою велся на такое, а действительных чудес в таких лавках никогда не продавали. Иммерсон знал такие чудеса, от некоторых из них у него и появилась проседь в темной шевелюре.
Яков сидел, опустив голову на руки и опершись на конторку, голова болела нещадно. Проклятые сны перестали показывать ему рутину службы, каждую ночь он приближался к тому или другому уже не рутинному, а опасному и неприятному моменту службы. Сегодня он проснулся, когда его вели на порку, еще в первый год службы, спина перед бурями до сих пор ныла, как напоминание о том высказывании офицеру. Впрочем, это не самое страшное, в прошлую ночь пуштуны почти добежали к их колонне. Несмотря на потери.
Он как раз пытался заснуть за конторкой, когда зазвонил дверной колокольчик и в лавку вошел не очень богатого вида человек, гладко выбритый, в шляпе и поношенном пиджаке, в рубашке темного цвета, добротных шерстяных штанах и высоких сапогах, за плечом у человека была котомка, что говорило о не самом высоком социальном статусе, впрочем, об этом кричала и вся его манера держаться, в том числе походка, немного напоминавшая походку моряка, неспешная, враскачку. Такие обычно ничего не покупали, хотя раз на раз не приходилось. Посетитель не обратил внимания на товары и сразу направился к хозяину.
— Добрый день, — сказал пришедший с ирландским акцентом.
— Добрый день, мистер.
— Скажите, вас зовут Яков Сорроу?
— Да это так.
— Вы солдат и воевали в колониях, где потеряли ногу?
— И это верно. А что, собственно, вам от меня нужно? — Яков убрал руку под конторку, там лежал револьвер.
— Вас искал мистер Редхайр, невысокий рыжеволосый господин, он сказал, что вы с ним знакомы. Он просил узнать, где вы живете, правильно ли я понимаю, что живете вы в этом же здании? Могу я передать ему это?
— Я не знаю никого, кто обладал бы такой фамилией, нет, я живу не здесь. А где именно — не ваше дело.
Почему-то упоминание невысокого рыжеволосого человека сильно взволновало Сорроу, однако посетитель только усмехнулся и вышел за дверь.
Иммерсон расплатился с мальчиками и нанял кэб до границы города, там он сел на попутную телегу и к следующему утру уже входил в комнату к Редхайру.
— Ну что же, я нашел вашего Якова Сорроу, он живет вот здесь. Женат, держит лавку колониальных товаров, нога не отросла.
Иммерсон отдал записку нанимателю, тот мельком посмотрел на адрес и передал кошелек с монетами Иммерсону.
— Благодарю вас, думаю, что после моего визита к этому господину мы сможем заняться вашими делами, несколько дней ведь у вас есть?
— Вполне.
— Тогда постарайтесь не буянить лишний раз и избегайте лишнего внимания и выпивки.
С этими словами Редхайр выставил ирландца за дверь, а через несколько минут вышел сам, одевшись в приличную одежду и взяв с собой трость по последней моде.
Иммерсон хмыкнул и отправился к себе. Констебли, нагрянувшие с облавой, в этот раз не забрали его с собой, разве что удивились внезапному богатству, но не смогли ничего ему предъявить и, оставив его в покое, удалились.
Редхайр же в это время трясся в дилижансе, двигавшемся в сторону города.
В ночь после визита странного посетителя, Яков спал беспокойно, кричал во сне, его жена даже послала за врачом, когда у него поднялась температура. Его бросало то в жар, то в холод, он не просыпался, когда его будили. Но после очередного кошмара вскочил с криком, в этот момент доктор его осмотрел, послушал, пощупал и, сказав, что ничего странного не замечает, отправился домой, взяв при этом двойную сумму за ночной вызов.
Яков ничего не сказал встревоженной жене, выпил полстакана бренди и снова погрузился в беспокойный сон, в котором ему снова явился ОН.
Тот самый человек, которого он самолично три раза закалывал штыком и добивал в голову выстрелом, а в последний раз даже сжег его тело и развеял прах, по приказу полковника Калвирса. Человек этот то бежал вместе с пуштунами и обязательно добегал до Якова, нанося тому удар за ударом и обязательно пропуская роковой для себя удар, то вместе с пиндари несся на Якова под небольшой индийской деревней, где их застали бандиты, то прыгал с грабителями из-за скал, то выскакивал из рядов бушменов… Каждый раз новый сон, новые обстоятельства и один и тот же невысокий рыжеволосый человек, то с ружьем, то с копьем, словно бессмертный. Рэдхайр, Красноволосый, рыжик, неужели он жив? Нет, не может быть. Но ведь не могло быть и того, что он каждый раз с улыбкой появлялся из ниоткуда и пытался добраться до груза, который они с Калвирсом везли…
Именно за сопровождение того груза Яков и получил немалую сумму от полковника, благодаря которой сейчас жил безбедно, имел красивую жену и свое дело, а также выхлопотанную приличную пенсию по инвалидности за верную службу Империи.
Утром Яков чувствовал себя раздавленным и побитым, все прожитые годы навалились на него разом, заставляя ощутить каждый миг, каждый шаг в сапогах и каждый перенесенный грамм. Но он открыл свою лавку, даже успел кое-что заработать, продав щит масаев вместе с копьем какому-то клерку. Тот, может, купил бы и чучело масая, но этого негра у него уже приобрел какой-то весьма и весьма богатый джентльмен на прошлой неделе. Впрочем, скоро каникулы в школах должны были закончиться, и в магазин потянутся праздношатающиеся школьники, молодые люди и все, кто имеет деньги на развлечения, но не на путешествия.
Колокольчик в очередной раз зазвонил после обеда, Яков поднял голову посмотреть на посетителя. И схватился за конторку. Этого не могло быть, просто не могло.
Перед ним стоял он. Все с той же улыбкой на лице, только в этот раз он был одет как европеец, ничем, кроме небольшой красноты кожи, не отличавшийся от прочих, но Якова было не обмануть, в лавку зашел тот самый, многажды убитый, рыжеволосый крепыш.
— Не стоит, мистер Сорроу, право слово, уберите руку из-под прилавка. На выстрел прибегут люди, а мы ведь отнюдь не там, где познакомились, здесь такие выходки могут стоить вам слишком дорого. Потом заметьте, я пришел не воевать, а побеседовать, при мне лишь трость. Уверены, что убийство благопристойного посетителя пойдет на пользу вашему магазину? Сегодня меня зовут Редхайр, для вас можно Ильяр.
— К-кто вы?..
Яков держал палец на спусковом крючке револьвера, направив его примерно в сторону приближающегося гостя.
— Я же вам представился, Яков. Не будем ломать комедию, будто мы с вами друг друга не знаем.
— Кэтти! — позвал Яков, не сводя взгляда с посетителя. Та спустилась со второго этажа, где располагались спальня и жилые комнаты. — Дорогая, пожалуйста, ты хотела зайти к своей маме и принести ей хлеба? Сделай это сейчас и запри лавку снаружи, нам с этим мистером надо кое о чем поговорить.
Увидев испуг на лице мужа, Кэтти собралась было заголосить и позвать на помощь, но Редхайр обернулся к ней и с улыбкой произнес:
— Милая леди, прошу вас, не стоит так беспокоиться, видит бог, я не собираюсь ни грабить, ни причинять вашему мужу никакого телесного вреда, но нам надо обстоятельно поговорить о годах, когда мы встречались в далеких краях, откуда сей бравый воин пришел, овеянный славой и почетом.
Слова незнакомца словно обволокли женщину липкой и сонной пеленой, она кивнула и, взяв корзинку, вышла из дома, позже она не смогла вспомнить внешнего вида незнакомца, только его мягкую отеческую улыбку и чарующий голос, противиться которым не было никакой возможности.
Дождавшись, когда они останутся одни, Редхайр облегченно вздохнул. И сел на сундук из бамбука, искусно украшенный резьбой и перламутровыми инкрустациями.
— Итак, наконец мы можем поговорить наедине. Как вы понимаете, мой дорогой друг, я могу сдержать свое слово и не применять к вам насилие физическое, но вполне могу применить насилие к вашему разуму.
— Я три раза тебя убивал, могу принести присягу на Библии, что в последний раз твое тело сгорело на костре.
— Наверное, это так, хотя… не совсем. Вы заметили, что мои рост и телосложение каждый раз были разными? Впрочем, если внимательно покопаетесь в своей памяти, то увидите несоответствие в некоторых вещах. Однако мы непростительно много говорим обо мне.
— Да кто вы, черт возьми.
— Яков, — вздохнул Редхайр, — для начала убери руку от револьвера. Или ты думаешь, что пуля в четвертый раз меня все же убьет? У тебя действительно есть надежда на это? Восстанавливаться из пепла было довольно тяжело, как видишь, даже потерял в росте. Развейте вы меня получше, было бы удобнее, а так… Уверен, что хочешь знать обо мне?
Яков немо кивнул. Редхайр невыразительно пожал плечами.
— Скажем так, тот, кто позволил роте капитана Канинга донести важное донесение в форт Шимла. Ты ведь не знаешь, что случилось с пропавшей ротой Канинга? Не знаешь, все правильно. Так вот, меня интересуют следующее. Во-первых, дневник и оригинал донесения вестового. У кого они хранятся, кто ими владел в последний раз на твоей памяти? Пока что ниточки обрываются на тебе, но ты явно не читал и передал этот бесценный блокнот кому-то. Во-вторых, где камень? Я могу дать тебе за него хорошую цену, учитывай это. В-третьих… Если ты отдашь камень, это уже будет не столь актуально, но все же где твой полковник Калвирс? Или ты, как истинно верный солдат, будешь стойко молчать?
— Рыжеволосый ублюдок! — не выдержал Яков и выпустил в посетителя все шесть пуль.
Они зависли в воздухе.
— Я демон. Можешь называть меня так. А еще я — оборотень, я вампир, я нечто… Для тебя я некто, и пока я еще действую в рамках высочайшего повеления. В рамках просьбы моего властителя я предлагаю тебе доброе решение, благодатное и приятное для тебя, властитель не карает исполнителей, которые не ведают, что творят, он щадит таких солдат, как ты. В отличие от меня.
— Демон… Я так и думал.
Голова у Якова заболела, словно сжимаемая тисками, он схватился за виски, в этот же момент застывшие в воздухе пули упали на пол с тихим звоном.
— Итак, мне самому узнать или мы попробуем менее болезненные способы? И да, я забыл сказать, если ты поможешь нам, то забудешь то, что тебя мучает и приводит подобных мне к тебе, забудешь то, что пережил. Так как?
— Сколько вы предлагаете за камень?
Дыхание Якова сбилось. Он хрипел, лицо покраснело, глаза налились кровью, а руки словно пытались сорвать обруч с головы. Лишь последнее слово сорвалось с его губ, как боль исчезла, наоборот, появилось чувство легкости и даже блаженства, он испытывал похожее в опиумной курильне, куда его однажды затащил трехпалый Кенни.
— Ну вот как обидно, право слово, Яков, ваша солдатская голова долго держалась, мне даже стало интересно. Но повеление моего властелина… Ах, как жаль, что оно сковывает мне руки, и все десять лет, что я шел по вашему пути, принесли сущее разорение его бездонной казне. Впрочем, думаю, вы скоро поможете ему восполнить все затраты.
Редхайр помолчал в раздумье.
— Например, вот этот сундук любых камней и золотых монет. Фунт стерлингов вам подойдет?
— Никаких фунтов стерлингов и ровно столько, сколько войдет в три таких сундука. Три, да… Треть золотыми монетами, остальное изделиями. И еще половину сундука драгоценными камнями, не очень крупной огранки. Тогда я вам расскажу все, что знаю.
— Храбрец. Только что помирал от боли, а теперь торгуешься. Дорого просишь, но так тому и быть. Куда мне сгрузить все то, что просишь? Только после того, как я получу требуемое, конечно.
— Дневник я отдам за треть запрошенного, прямо сейчас. Вместе с тем, что сказал вестовой, послание записано было слово в слово.
— Отлично, золото лежит в комнате наверху. Я жду.
— Остальное положите в банк, а мне доставьте соответствующие бумаги. Нечего мне таскать потом это из дома, отвечая на неудобные вопросы.
— Яков, Яков, вы, право слово, могли бы стать отличным купцом, с таким-то подходом. Если бы обладали чувством юмора.
— Мне и так неплохо, — огрызнулся Яков и с этими словами встал на свою ногу, взял костыли и поплелся на второй этаж. А Редхайр решил осмотреться, пули взмыли с пола и начали летать вокруг него, словно он был звездой со своими свинцовыми планетами.
Лавка была довольно просторной, вдоль стен стояли различные сундуки и шкатулки из черного или красного дерева, некоторые были с весьма затейливой резьбой. На нескольких он увидел мантры, отчеканенные на небольших мандалах или просто табличках. На стенах висели разные маски, по большей части оригинальные, из Африки, а также кинжалы и сабли, не самые искусные, но довольно необычные. Редхайр вытащил один из ятаганов, у которого гарда была украшена затейливым литьем, взвесил его на руке, сделал несколько движений. Неудачное оружие, понятно, почему от него избавились. Впрочем, сам клинок довольно недурен, по крайней мере, свою основную функцию разрубить кого-нибудь он вполне мог выполнить, но выходить против мало-мальски умелого фехтовальщика с таким балансом и рукояткой, в которую явно добавили местного дерева, хотя и состаренного искусственно, было делом заведомо обреченным. Редхайр убрал ятаган обратно.
Помимо масок и оружия, стены украшали картины, в основном китайская и японская живопись, он даже приметил несколько довольно ценных холстов. Но разве кто-нибудь здесь способен оценить оттенки черного и серого в японской графике? Посередине лавки громоздились разные вазы и, опять же, сундуки, стояла пара красивых столов, один был даже довольно искусно инкрустирован бирюзой и яшмой, с ножками из железного дерева, покрытыми затейливой арабской растительной резьбой. Вряд ли тут такой кто-то купит, слишком он низкий, разве что найдется эстет, мода на восток распространялась довольно быстро.
Отдельно лежали слоновые и даже моржовые бивни, кроме этого Редхайр приметил несколько стоек с разными зельями. Он подошел к ним — судя по надписям, средства от всего на свете. Ему даже встретилось несколько неизвестных названий — поразительный факт, уж в чем-чем, а в растительности он разбирался лучше многих. Впрочем, здесь они стояли не для истинных знатоков, а для зевак и обывателей, настоящий медик или натуралист не стал бы ходить за таким товаром сюда, скорее какие-нибудь знахари или… Вернувшись к мыслям о европейской медицине Редхайр усмехнулся, и пули-планеты всколыхнулись на своих траекториях, словно от центра их вращения прошла волна по воде.
Подойдя к одной из стен, Редхайр опустил пули на пол, потом вернулся к сундуку, на котором сидел, вскоре по лестнице раздался стук костылей.
— Мистер Редхайр, вы … Ладно, я догадываюсь, вы скажете, что нашли самое свободное место. Я не совсем понимаю, что вы такое, но что-то мне подсказывает…
— Это дневник? — перебил Якова Редхайр.
— Да. Как и обещал, и кроме него послание, записанное со слов вестового. И записка от Канинга. Знаете ли, не поднялась рука сжечь.
— Эта рука сделала вас богатым. Как жаль, что властитель столь добр к вам. Очень зря. И да, оставьте догадки. Теперь мы с вами вернемся к полковнику Калврису.
— Да, конечно. Он, так же, как и я, живет в Лондоне, вот адрес. Это не совсем Лондон, это недалеко, но я бы…
— Вы — одноногий разбогатевший солдат, так что, думаю, я могу обойтись без ваших советов. Камень у него?
— Нет. Камень лежит в том банке, куда я с вами…
— Не стоит, — в очередной раз перебил Редхайр. — Мне достаточно вашего слова, что камень отныне принадлежит мне и я могу получить его в любое удобное для меня время. Остальное не ваша проблема.
— Ну что же, говорите, что я должен сказать вам слово в слово, дервиш рассказывал мне о том, что как-то так надо.
— Да. Повторяйте: я отдаю камень, что вынес из скалы, тому, что стоит передо мною в сию минуту, посланнику повелителя его, за ту цену, что я назвал ему, и он может распоряжаться им по своему усмотрению, в любой час. Решение мое добровольно и чисто.
Яков повторил всю формулу слово в слово, ему показалось, что на душе стало сильно легче, словно что-то отпустило его, так же ему показалось, что в момент произнесения формулы солнце словно бы закрыло облако. Впрочем, может, это и было облако, хотя в совпадения он с некоторых пор не верил.
— Я правильно понимаю, что камень в ячейке банка, а вам нужно в том же банке хранилище и бумаги, что там лежат ваши драгоценности?
— Да. Королевский банк.
— Отлично. Итак, а теперь обещанное, ваша память. Процедура несколько неприятна, ничего не могу с этим поделать. Простите великодушно.
С этими словами к голове Якова протянулась когтистая лапа, обхватила его за затылок, а в глаза глянули два звериных глаза.
Перед Яковом вспыхнули события минувшего.
Солнце заливало плац форта, Яков и Билли стояли на посту, когда на дороге появились двое всадников. На обоих была форма своих, один был пехотинцем линейного полка, второй из вспомогательного туземного батальона. Они гнали лошадей так, словно их преследуют все черти преисподней. У ворот солдаты осадили взмыленных и едва ли не загнанных коней и в буквальном смысле упали в руки караульным.
Обоим было лет по двадцать, но они были седыми, как два старика, лица их были искажены ужасом, навсегда застывшим в глазах.
— Позовите старшего, мы от капитана Канинга… срочно…
Сказав это, солдат потерял сознание. Билли и Яков оттащили приехавших с жары в тень и постарались влить в них воды, после чего Яков помчался за полковником Калврисом. Найдя того в штабе, он доложил о вестовых от Канинга. Когда они торопливо шли к воротам, вестовых уже внесли внутрь, полковник на ходу велел играть тревогу, и форт ожил, солдаты забегали, занимая свои боевые посты, ворота заперли, конюх отвел дрожащих от усталости скакунов в конюшню, канониры потащили заряды к пушкам, а Роберт Калврис отправил адъютанта за врачом. Вестовые лежали в тени без сознания и слабо дышали. Доктор подбежал через несколько минут и засуетился рядом, а полковник Калврис нервничал, его пальцы бегали по рукоятке сабли, он неустанно оглядывал небо и стены, словно ожидая нападения. В конце концов, доктор заставил очнуться приехавших, индус что-то прохрипел.
— Полковник, — доложил доктор, — им надо отлежаться хотя бы пару часов, у них крайняя степень обезвоживания и истощения. Их надо отнести в лазарет, а через пару-тройку часов они уже смогут вам сказать хоть что-то.
— Солдат, тебя зовут Яков?
— Да, сэр! — Яков вытянулся по струнке.
— Бери еще одного человека и оттащите их в лазарет, потом возьми двоих и ни на шаг не отходи от вестовых, даже если сам дьявол придет за их душами.
— Есть, сэр!
Яков окликнул Билли, и они потащили приехавших в лазарет, по пути они отловили двух пробегавших мимо солдат и, сообщив им приказ полковника, взяли в караул, вчетвером вестовых было тащить куда удобнее. Лазарет располагался в прохладном здании из массивного камня, в жаркий день тут было очень хорошо. Уложив двух пострадавших на кровать, Яков с Билли остался стоять на карауле, двое других побежали за доктором.
Доктор — майор Руперт — был высоким лысеющим человеком, всегда опрятным, со специфическим чувством юмора. Он появился довольно быстро, вместе с ним пришли двое караульных с водой, сахаром и джином. Напоив больных, он поставил им компресс и ушел. Через полчаса прерывистое дыхание вестовых выровнялось, а еще через два часа оба уже открыли глаза, и солдат регулярной армии попросил старшего.
Яков послал за полковником. Калврис пришел почти сразу.
— Так, грамотные есть?
— Я, сэр, умею писать.
— И до сих пор рядовой? Непорядок сержант, бери у доктора бумагу и чернила и сюда, пулей.
Яков побежал к доктору в кабинет, доложил о требовании полковника и вместе с майором Рупертом вернулся в палату. Там он сел к тумбочке и обмакнул перо в чернила.
— Сэр, вы тут старший?
— Полковник Калврис, все верно. Представься, солдат.
— Я рядовой Маккольм, это рядовой Сингх, мы двое — последние выжившие из экспедиции капитана Канинга, Он велел нам доставить вам журнал и передать, что он отправляет нас, а сам остается прикрывать наш отход. Когда неделю назад я его видел в последний раз, от экспедиции остался от силы один полк, из десяти. Мы… Мы там!!!
Рядовой Маккольм запаниковал, вглядываясь куда-то в потолок, забился в истерике, и доктор вмешался, профессионально прижав его к койке.
— Успокойтесь, рядовой, успокойтесь, вы в безопасности, вы исполнили приказ, успокойтесь…
Полковник Калврис обратился к Сингху, но тот игнорировал вопросы, а его губы шептали какую-то местную молитву. Поняв, что добиться от индуса ничего не удастся, полковник оставил его в покое и присел на кровать начавшегося успокаиваться рядового Маккольма.
— Рядовой, успокойся, тебя ждут путь домой и богатая пенсия. Отсюда ты отправишься домой. Кроме дневника капитан Канинг не просил ничего передать?
— Да, сэр, он просил сказать… — Маккольм прикрыл глаза, вспоминая речь, а полковник сделал знак Якову записывать каждое слово. — «Руперт, не ходи туда, ни за что не иди через ущелье ветров. Если все же ты решишь идти туда, запомни, Синий — это верный ответ, цена этого ответа очень высока для нас, запомни это». Все, больше он ничего не сказал, сэр, но велел отдать вам журнал, он в моей сумке. Сэр.
С этими словами рядовой потянулся к сумке, взял её и, с трудом расстегнув пряжки, достал оттуда пухлую тетрадь в твердой обложке.
— Вот, сэр, я передаю вам эту тетрадь. Разрешите мне и моему другу уйти, сэр?
— Разрешаю, рядовой, скоро вы уедете домой…
Впрочем, говорил это полковник уже трупам. Вестовые умерли, не проронив больше ни одного звука, их сердца перестали биться, словно колесо остановленное рукой. Две пары невидящих глаз, в которых навеки застыл ужас, смотрели в потолок, казалось, они просто медитируют, как местные йоги, но нет, доктор проверил пульс, дыхание и помотал головой. Майор не любил, когда у него в госпитале умирают, тем более так. Полковник Калврис похлопал по телу, что-то сказав себе под нос, и велел солдатам и сержанту Якову идти за ним. По дороге он увлекся чтением тетради, он просматривал страницу за страницей, перелистывая и что-то бурча.
Через три недели службы полковник собрал всех, кто присутствовал при том разговоре, и предложил им пойти вместе с ним в экспедицию, пообещав, что они вернуться сказочно богатыми. Якова смутило, что рядовым и сержанту он не приказывал, а предлагал, словно бы они были ему ровней.
Согласились все.
Еще через три недели, когда солнце уже не столь немилосердно пекло, из форта под предводительством полковника Калвриса выдвинулся полк солдат, пешей колонной в сопровождении двух орудий.
Они шли несколько недель, поднимаясь все выше и выше в горы. Постепенно становилось тяжелее идти, каждый грамм на одежде и в обмундировании весил с добрый фунт, ноги не двигались. Поднявшись выше облаков, полковник велел свернуть с дороги, все свои действия он согласовывал с переданным ему журналом, точнее, с тем списком, который он сделал сам для себя.
Колонна послушно свернула в сторону и пошла по осыпям и скалам, под ними был целый мир. Дров в этих чертовых горах не водилось, и они были одним из самых ценных ресурсов. Солдаты ночами стремились сидеть вместе, кутались в шинели и берегли малейшие крохи тепла. Полковник после поворота с тропы отпустил коня, решив, что тот сам найдет дорогу домой. Он стал словно одержим тем, что было написано в дневнике, он шел, постоянно сверяясь со своими записями и оглядываясь по сторонам. Он стал нервным, что было совсем не в его характере, и это стали замечать солдаты.
Через четыре дня пути вдоль скал полковник приказал идти вверх на юго-запад. Тогда только Яков заметил, что они идут перпендикулярно скале, словно бы она была… Словно она была равниной. А мулы, тащившие орудия, куда бодрее себя ведут, да и солдаты меньше устают, к тому же на привале они обнаружили выход пласта каменного угля, и вечер обещал быть в кои веки теплым, тем более, что рядом нашлось несколько засохших деревьев. Ночью солдаты грелись у костра, уголь, занявшись от поленьев, горел без пламени, но он грел и его было очень много, главное было не давать ему загаснуть. Ночь была холодной, но впервые за все время похода солдаты улыбались. Тепло в ночи явно поднимало дух.
Пока они шли по скале, полковник велел не выставлять посты. Солдаты просыпались с рассветом, когда солнце окрашивало пики гор в красный цвет, заставляя их блестеть и играть всеми красками алого. Даже камни, которые порою выскальзывали из-под ног, грозя неосторожному ходоку падением вслед за ними, после такой ночи не сильно пугали или расстраивали.
Полковник вел солдат вперед и вверх. Яков единственный обратил внимание, что они идут по отвесной скале, не заметив, как они на неё встали, словно она была небольшим подъемом. Долина внизу выглядела так, будто он смотрел на неё под углом девяносто градусов к земле. Он не говорил никому о своем наблюдении, подумав, что или сошел с ума от высокогорья, или пал жертвой миража. Горы же вставали вокруг, высоким пиками подпирали само небо, которое приобрело необычайный цвет — глубокий синий, словно море, над головой и бледно-голубой у горизонта. Небо казалось выпуклым, словно поверхность увеличительного стекла или шарика. Звезды ночами сверкали ярко, и даже когда луны не было видно, можно было различить крупные камни в их ярком свете, совсем не таком, как внизу. И их было много, очень много, будто великанская рука щедро рассыпала пару пригоршней драгоценностей на этом небе.
Полковник вел людей все дальше, но снега так и не наступали, как бы долго они к ним ни шли. Казалось, вот-вот отряд приблизится к снежным шапкам, но каждый раз они словно откатывались назад. Почему-то никто не обращал внимание на это, солдаты красной нитью выделялись на черном фоне горы, все двигаясь вверх и вверх.
В конце концов Яков не выдержал и подошел к полковнику. Но только собрался открыть рот, как полковник приложил палец к губам и тихо сказал:
— Так и надо, сержант, так и надо. Садись, ты знаешь, куда мы идем?
— Нет, сэр.
— Ты так и не понял, куда шел Канинг и что он нашел?
— Никак нет, сэр.
— Жаль, я думал, ты понял, ты смышленый парень. Ложись-ка спать, сынок, завтра будет тяжелый день.
И действительно, к вечеру следующего дня пространство стало обычным, теперь идти снова было очень тяжело, пока они не добрались до гигантской статуи какого-то местного то ли святого, то ли бога. Яков так и не понял всю эту местную религиозную муть, однозначно, это был не Иисус, а значит, и неважно, кто это такой. За статуей находился довольно узкий проход в пещеру, именно туда направился полковник. К удивлению солдат, мулы, тащившие пушки, совершенно спокойно вошли внутрь и даже стали еще спокойнее, чем были до этого.
Внутри пещеры было довольно светло, хотя и источников света не было видно, мягко сиял сам камень, по которому шли люди. Вот это уже заметили все, и поднялся гомон. Но полковник нескольким резкими фразами успокоил солдат. Теперь они шли в глубине гор, опускаясь все ниже и ниже. Вокруг все было в острых кусках пород, встававших под ногами осколками гигантских ножей, где-то за поворотами раздавалось постоянное шуршание, а пару раз Якову послышалось перешептывание.
Сколько они шли под землей, Яков сказать не мог. Он потерял счет времени, наблюдая светящиеся камни. Впрочем, когда они вышли из пещеры, то обнаружили себя в чаше внутри горы, сверху падал теплый свет заходящего солнца. Тут было теплее, чем в пещере, посредине стояла пагода довольно необычного вида, что-то среднее между китайской пагодой и индуистским храмом. Полковник Калврис приказал Якову и десятку солдат идти вместе с ним. Под ногами сминалась изумрудная трава, путь до входа в храм казался бесконечным, и горная чаша погрузилась во тьму к тому моменту, как они подошли к распахнутым вратам. Яков молчал, ему казалось, что больше никто не замечает этих странностей.
Врата были сделаны из какого-то желтого металла — то ли из латуни, то ли из золота, Яков так и не понял. В центре храма на полу была начертана мандала, а в дальнем конце стоял небольшой алтарь, на котором лежал некрупный черный камень, размером с кулак, может, с два.
— Всем оставаться в круге.
Голос полковника звучал странно, словно издалека. Пол усыпали различные сокровища, золото, серебро, доспехи, кубки, монеты и оружие. Колонны и стены покрывали фрески, на которых были изображены местные демоны и боги. Лишь одно изображение бросалось в глаза — человек с рыжей шевелюрой. И когда Яков посмотрел на него, ему показалось, что этот человек подмигнул. Полковник Калврис проигнорировал ценности под ногами, он направился к камню, поднял его, аккуратно завернул в платок и поспешил вернуться к солдатам.
— Всем встать спина к спине!
Теперь его голос звучал обычно, только в нем слышалась дрожь.
И ей было от чего появиться — демоны с фресок ожили и спрыгнули со стен и колонн, они набросились друг на друга и на замерших в центре мандалы солдат. Храм мгновенно наполнился металлическими звуками клинков, криками, нечеловеческим воем, от которого кровь стыла в жилах, а волосы вставали дыбом от кошмара, ставшего явью. Солдаты замерли, будто завороженные, Яков же мотнул головой и попытался почувствовать плечо рядом стоящего солдата. Но, как ни старался, между ними всегда оказывался сектор, который никем не перекрывался, словно круг изогнули, да и углов в квадратной комнате внезапно оказалось пять. И все они шли немного под наклоном к полу, при этом каждый угол был прямым, Яков мог поклясться в этом. Демоны гигантскими скачками двигались к людям, но никак не могли пробежать несколько метров до мандалы, и их настигали другие существа, со множеством рук, покрытые шерстью и сверкающие безумными сияющими глазами, они рвали всех на своем пути длинными клыками и когтями. Мимо солдат несколько раз пролетели молнии и огненные шары, жар от них и запах озона пробирали до костей. И лишь рыжеволосый человек, также спустившийся с фрески, спокойно прошел к маленькому отряду, но стоило ему приблизиться на расстояние удара штыком, как полковник Калврис и Яков одновременно не выдержали и выстрелили в него. Тот упал. В этот момент начали стрелять все остальные, Калврису понадобилось несколько раз прикрикнуть, чтобы огонь прекратился. А человек лежал и усмехался мертвым ртом, глядя куда-то в потолок.
Сколько времени так продолжалось, Яков сказать не мог, но в один миг звуки битвы сошли на нет, стены стали белыми и чистыми, а полковник устало сел прямо на пол и приказал набить все емкости богатствами храма. Расстояние волшебным образом сократилось, взвод добежал до остальной экспедиции, и вскоре закипела работа. Людские голоса заполнили храм, молчали лишь те, кто был с полковником во время битвы демонов.
Путь назад не обошелся без странностей, но теперь весь отряд оглядывался, словно за ними кто-то следил. Дорога заняла буквально два дня, на утро третьего изможденные долгим переходом люди уже остановились около ручья в долине, а оттуда был прямой ход до форта. Пока все располагались на ночлег, полковник приказал выставить караулы, впервые за всю экспедицию, но, увы, сделать это не успели — из леса с гиканьем и боевыми кличами на солдат обрушилась буквально море местных. А среди них мчался на коне убитый Яковом рыжеволосый человек.
Во время стычки полк потерял двух мулов, одну пушку и треть личного состава, из тех, кого Яков вел в храм, осталось пятеро относительно целых и один раненый, впрочем, тот умер к утру. Яков же получил весьма неприятный укол в руку, лезвие не задело кости и жилы. Наскоро перебинтовав рану, он решил, что встанет на посту сам. Но прежде он проверил и убедился, рыжий действительно был, он нашел его под крепким каурым жеребцом. Яков смотрел на его доспехи, какие здесь носят воеводы раджей, и ничего не понимал.
Ночью он обратил внимание на неестественную тишину. Лес, обычно полный звуков ночной жизни, шуршания и уханья, шлепанья крыльев и песнями птиц, шорохом ветра в листве, был тих, словно опустился полный штиль, а все животные исчезли, прихватив вместе с собой и насекомых. Не было предштормовой духоты, это не ураган, это… Это была полная тишина, словно в уши вставили два куска ваты и залили воском.
Спал тогда Яков плохо. Как и на следующую ночь, и на другую, и потом. Уже за день до форта их атаковали пуштуны, хотя они так далеко от своих гор никогда не забирались. В ту битву Яков лично видел, как уже знакомому рыжеволосому вошла пуля промеж глаз. В этот налет полк шел боевой колонной, и нападение удалось отразить практически без потерь.
— Господин полковник, разрешите к вам обратиться?
— Да, Яков, говорите.
— В этой битве… Вы помните того рыжеволосого, которого мы убили с вами в храме?
— Да.
— Я его сегодня видел… опять. В первый раз, когда на нас нападали там, у родника, второй раз сегодня, и я могу поклясться, что он оба раза был мертв.
— Сержант, найдите его тело и сожгите. Только проверьте, сгорело ли оно, можете взять кого-нибудь из ваших подчиненных.
Голос полковника звучал устало. Он мало спал и постоянно был настороже.
Яков выполнил приказ в точности. Тело долго не загоралось и даже не тлело, а когда все же начало гореть, то исчезло в дыму и пламени в течение буквально пары минут. Очередная странность, которую Яков предпочел бы не замечать. Через день отряд вошел в форт.
Дальше до самого Дели Яков не мог вспомнить ничего особенно выделяющегося. В Дели, большом и веселом индийском городе, грязном, как проселок после бури, и воняющим фекалиями, крысами, потом, пряностями, оглушающем своим многоголосьем и разговорчивостью, они простояли две недели.
Там он узнал, что его переводят в другое место, поближе к морю. Полковник отдал Якову его долю сокровищ и свёрток с камнем, сказав, что тот обязательно должен попасть в доминион, а также снабдив инструкциями, где хранить камень, когда Яков вернется в Англию. Еще полковник что-то говорил про сердце и опасность чего-либо желать, держа камень в руках. Прагматичный Яков не слушал этого, и эти наставления не остались в его памяти. Он завернул странный камень в два слоя материи, потом положил сверток в крепкий кожаный мешок и, кинув на дно своего ранца, собрался отправляться на новое место службы. Так же полковник отдал ему дневник капитана Канинга, сказав следующее:
— Сержант, вас, скорее всего, разжалуют в рядовые, но вы не беспокойтесь. Что бы ни случилось, я не забуду вас. У меня к вам будет огромная просьба, сохраните эти вещи…
А через два дня в городе возник бунт. И там Якова Сорроу ранили в ногу, добрый майор-доктор сформировал культю и комиссовал его вместе с полковником Калврисом, который неоднократно демонстрировал признаки психических расстройств и, к тому же, получил во время бунта ранение в глаз.
Некоторое время Яков раздумывал над тем, что же побудило полковника Калвриса отдать сверток и дневник именно ему, но решил, что у сумасшедших свои причины и поступки, а по приезду в Англию совсем перестал ломать над этим голову.
Закончив вынимать воспоминания, странное существо стало вновь человеком.
— Мистер Редхайр, а скажите, что же это такое и почему вы идете за этим булыжником через весь мир, а то и подальше? Пока я про него помню, — хрипло спросил Яков, у которого перед глазами все еще стояло странное горное путешествие.
— Всего-навсего сердце Индокитая, — мягко ответил Редхайр, пока его когти расплывались, превращаясь в обычные человеческие пальцы. — Точнее, той земли, которую вы так называете. Полковник и капитан пытались сделать… Впрочем, я не буду вас разочаровывать своей болтливостью. Да и повелитель не одобрит.
— А зачем вам нужно это сердце, если?..
— Яков, вас ведь разжаловали в рядовые за слишком умные вопросы. В разговоре со мной цена таких вопросов ваша жизнь, побереглись бы лучше, — посоветовал Редхайр. — Голова у вас поболит некоторое время, но через недельку пройдет. И поверьте, если бы не добросердечность моего повелителя, вы бы потеряли всякий шанс даже рассказать про меня кому-либо, но… Но мне приказали не карать тех воров, что отдадут необходимое добровольно. А инцидент с пулями будем считать невинной шалостью.
С этими словами Редхайр вышел из лавки на свежий воздух. Стоило двери закрыться за ним, пули взлетели с пола вверх и вонзились в стену рядом со входом. Голова у Якова и впрямь раскалывалась несколько дней, впрочем, с того времени он до самой смерти не видел ни одного сна, ни кошмарного, ни доброго, ну или не мог их запомнить.
Путь обратно в номер занял некоторое время. Когда Редхайр вернулся, Иммерсон еще не спал, он сидел на шатком стуле, покачиваясь на двух ножках, и о чем-то думал. А когда услышал соседа, то зашел и прямо спросил:
— Скажите, а вам зачем это все? Он мертв?
Редхайр смерил его взглядом и жестом пригласил сесть.
— Мистер Иммерсон, вы в курсе, кто вас нанимал?
— Ну-у-у... Я догадываюсь.
— Сомневаюсь. Я, в отличие от вас, живу гораздо дольше и сложнее. Наш общий знакомый жив, хотя и убивал меня три раза, а один раз даже сжег мое тело, — Редхайр задумался. — А может, и четыре, право слово, я иногда забываю. Я сумел его достать во время того бунта, когда он потерял ногу, но раз он выжил тогда — какой смысл убивать его сейчас? Тем более, раз он вернул то, за чем я тут. К чему я веду. У вас сердце Ирландии, у меня сердце Индии, давайте на этом и остановимся. По крайней мере, пока не доберемся до моря, там я, возможно, отвечу еще на какие-нибудь ваши вопросы.
— То есть… Вы хотите сказать…
Редхайр замялся, подбирая слово.
— Правильнее будет сказать, что я демон-хранитель, по крайней мере, сегодня.
Он налил в два стакана виски и один предложил Иммерсону.
— Так если вы демон, то…
— То зачем мне понадобились вы? Тут есть свои тонкости, мистер Иммерсон, свои мелкие тонкости. Не забивайте голову.
Иммерсон выпил виски и оставил своего соседа в покое. Не хочет говорить — не надо, главное, чтобы он выполнил условия контракта.
@музыка: paddy and the rats - join the riot
@темы: текст, fandom Victorian 2017, PG-13
-
-
29.10.2017 в 17:43