Нет денег - нет революции
тема попаданцев в этот раз была в команде одной из востребованных, в результате как-то вот так пошло... И да не могу без хэппиэндов
приют
Название: Приют
Часть канона: ориджинал
Автор: fandom Victorian 2018
Бета: fandom Victorian 2018
Размер: мини, 3 467 слова
Персонажи: ОМП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: некоторые места просто приманивают странных людей. Или не очень странных?
Предупреждения: все невесело
Для голосования: #. fandom Victorian 2018 - "Приют"
Когда этот странный человек показался на узкой тропинке, ведущей к воротам фермы «Крючковатый нос», уже смеркалось. Пики более низких гор все больше скрывались в тени своих более высоких товарок и постепенно рыжели, чтобы вскоре ненадолго стать красными, словно окрашенными кровью, и потом постепенно скрыться во мгле, которая понималась из долин, знаменуя приход холодной ночи.
Чем занимались на ферме? Вроде бы разводили скот. Впрочем, местные особо не общались с нелюдимыми хозяевами фермы и её странными обитателями, которые вечно ходили угрюмые и молчаливые. Полковник, купивший ферму несколько лет назад, порой привечал всяких чудиков.
Это были весьма специфические чудики — чаще всего нищие и оборванцы, которые под пьяную лавочку могли рассказывать про странные видения. В целом они представляли собой контингент дома для душевнобольных, но жить не мешали, на людей не кидались, а довольно качественное и дешевое сукно, равно как и благотворительность хозяев фермы, была вполне достаточным условием, чтобы местная власть закрывала глаза и не давала особо любопытным чинить беспорядки. Опять же, даже появлявшиеся там проститутки завязывали со своим ремеслом. И порой люди с фермы принимали участие в поисках, если кто-то из детей пропадал в горах... Впрочем, если бродяга не был чудным, то ему могли дать от ворот поворот: принципы отбора у Полковника и его товарищей, Пастора и Доктора, были какие-то свои... Странные.
Идущий на ферму человек был одет в штаны странного покроя со строчками в не совсем ожидаемых местах и в порванную клетчатую рубашку. Такой ткани — вроде бы из хлопка, но необычного синевато-черного цвета — тут не видели. Рубашка к тому же была в нескольких местах обуглена так же, как обугливается... Вряд ли кто-то из местных знал, что такое пластик, иначе сказал бы, что так обугливается пластик или синтетика. Но они догадались бы, что ткань так не прогорает — уж это жители этих небогатых мест знали точно.
К груди, как величайшую драгоценность, бродяга прижимал грязный кожаный футляр. Бродяга был грязен, со спутанными волосами; его борода явно жила какой-то своей жизнью. Сапоги отсутствовали, и виднелись ступни с несколькими ампутированными пальцами. На носу бродяга носил очки с тонкой оправой — наверное, где-нибудь украл, тем более что одно стекло в очках было треснуто, а другое — выбито.
В общем, бродяга представлял собой весьма жалкое зрелище, шагая, спотыкаясь, по дороге к ферме. Местные только хмыкали, и если тот подходил, молча махали в сторону фермы, не позволяя приблизиться и не желая говорить, пока псих не дойдет до пристанища таких же чудиков и оборванцев и не приведет себя в порядок. Они не были злобными, просто не хотели лишний раз общаться с умалишённым, который мог оказаться опасным… Уж не ясно, что с ними делали, но после фермы этих пришлых людей можно было не бояться — не ждать от них, по крайней мере, вшей и заразы. Здесь, севернее Инвернесса, места были не самые многолюдные, и еще жили легенды о чуме, да и слухи о холере порой доходили.
Холера являлась одним из поводов примириться с фермой и ее странными жильцами. Когда доктора впервые зафиксировали здесь вспышку, из фермы пришли люди, и Полковник вместе с мэром построили в стороне от городка холерный барак. Там обитатели фермы ухаживали за больными, отпаивали их, несмотря на протест доктора Смолси, давали им что-то еще, но так или иначе больные выжили. Доктор — один из товарищей Полковника — оказался молчаливым, и секрет лечения никому не раскрыл. Впрочем, мэра все устроило, и он даже построил очистные сооружения, на которых трудились либо нарушители спокойствия, либо наемные рабочие. Эта мера — грязная работа на зловонных очистных сооружениях, где фильтровалась вода для колонок, — неплохо успокаивала гордецов и при этом не была достаточно жесткой, чтобы вызвать возмущение у населения. Так что местных властей все устраивало, а Инвернесс и Эдинбург не беспокоились о том, что где-то что-то выбивается из строя. Все было тихо и чинно.
Бродяга шел наверх и всматривался в витиеватые, искусно скованные ворота и ограду с валютками, цветами и листиками. На листиках то тут, то там виднелись надписи, которые сделали по заказу Пастора. Его все так и называли — «Пастор», хотя никто не помнил почему, ведь проповеди в церкви он не читал и вежливо отказывался это делать, когда его приглашал настоятель местной церкви мистер Прейр. Всегда находилось богоугодное дело — то за больными поухаживать, то еще что-то... Стилизованные надписи «SAMSUNG», «hp», «Xerox» и прочие названия ничего не говорили ни кузнецу, ни местным, и казались простым набором букв. Но бродяга же, когда смог разглядеть их, упал на колени и заплакал, размазывая грязь и слезы по покрытому струпьями лицу. Он рыдал, как младенец, и принялся что есть силы колотить в молоточек на воротах и дергать за веревку колокольчика...
Ему открыл дворецкий, одетый в аккуратный костюм из зеленоватой шерсти, поверх которого был накинут кожаный передник. На руках дворецкого красовались кожаные же перчатки. Он осмотрел плачущего и спросил:
— Чего тебе?
— Пустите, это моя последняя надежда! Мне сказали, что хозяин фермы — добрый человек и помогает людям.
Бродяга говорил с рычащим акцентом, неправильно расставляя ударения и проглатывая некоторые звуки.
— Мы не помогаем тем, у кого нет рекомендаций. У вас они есть?
— Но меня некому порекомендовать! Прошу вас, пустите, сжальтесь, я не перенесу еще одной холодной ночи...
Дворецкий собирался закрыть дверь, но нищий протянул ему футляр:
— Вот, возьмите это чудное устройство, им можно пользоваться как зеркальцем! Возьмите, это самое ценное, что у меня есть. И очки возьмите — они мне уже не понадобятся, если вы меня не пустите… Умоляю вас, дайте мне увидеть Полковника — так ведь зовут вашего хозяина? — или Пастора, или кого-то из управляющих фермой… Сжальтесь, мистер! — его речь превратилась в бессвязные рыдания.
Дворецкий взял очки, внимательно оглядел их и положил на полочку, приделанную к одному из столбов калитки. Потом аккуратно и немного брезгливо открыл грязный замызганный футляр и достал прямоугольный предмет, в котором человек из конца XX-начала XXI века узнал бы смартфон. Для местных же это была блестящая коробочка с одной зеркально отполированной стороной и металлическими на вид буквами.
— Ну вот, у вас есть рекомендации от господина… — дворецкий произнес какое-то слово, которое тоже не понял бы никто из местных.
— Зачем же начинать знакомство с Полковником с такого недоразумения, или вас не предупредили? Впрочем, ладно, не важно, берите свои очки и пойдемте, я предупрежу о вас. А пока что...
Дворецкий пропустил человека, который завыл от счастья так, словно увидел ангела, спускающегося с небес и приносящего ему блага земные — как дар, ниспосланный Иову за его терпение и смирение.
— Романо, проводи его в ванную комнату и попроси Эннес и её подружек: пусть приведут его в более-менее нормальное состояние. Думаю, часа им хватит.
Затем он обернулся в бродяге, к которому подошел крепко сбитый парень с повязкой на глазу и в простой широкой шерстяной одежде.
— Это я отнесу к Полковнику. Свои очки вы можете взять с собой... — произнес он и добавил на странном языке, который, знай его кто-нибудь из местных, можно было бы опознать как русский: — Еще один бедолага...
После он оглядел местность за калиткой и закрыл её. Ночь предстояла холодная: лето в этих краях было гораздо прохладнее, чем на его далекой родине.
Через час дворецкий привел бродягу, после банных процедур приобретшего достаточно приличный вид, в комнату. В комнате было три кресла, окнами она выходила на закат. Горел камин и несколько газовых рожков, около кресел стояли столики с легкими закусками и бурбоном; оформленные тканью с простеньким узорчиком стены были уставлены шкафами.
Бродяга оказался среднего роста, истощенным, с заострившимся и осунувшимся от пережитого лицом. Его облачили в просторную и теплую шерстяную одежду: его собственная сохла на веревках. В одном, скрытом тенью, кресле сидел человек в военной форме; человек, сидевший в кресле напротив, читал в свете рожка. Этот второй человек был в круглых очках по последней моде, среднего роста, одет в красивый твидовый костюм. Его округлые черты лица говорили о том, что когда-то он мог страдать от небольшого избытка веса. На соседнем кресле лежала трость с блестящим серебряным набалдашником. Третий человек стоял лицом к двери, но разглядеть его черты казалось невозможно: получалось увидеть лишь светлые длинные волосы и просторную одежду, наверное, сутану. Все трое взирали на пришедшего с интересом.
Потом Полковник заговорил. Бродяга вздрогнул.
— Вы говорите по-русски?
— Да... но...
— Вопросы потом, сперва запомните одно: лучше говорить на дерьмовом английском. Теперь о главном. Вы здесь до конца дней, а «здесь» — это в этом времени, свыкнитесь с этим. Мы в любом случае дадим вам приют на сегодня, но дальше вы или примите наши правила, или вам вернут одежду, дадут немножко денег и выдворят за порог. Первое правило: мы втроем принимаем все решения, и они не обсуждаются, они выполняются. Правило второе: даже наедине с другими жителями фермы никогда не говорите на своем языке, и никогда значит никогда. Исключение возможно, только если вам разрешит кто-то из нас. Вы меня поняли?
— Да.
— Отлично. Почему, потом поймете… Вы кто по образованию?
— Инженер-электронщик.
— Понятно. И вы мечтали попасть в викторианскую эпоху и думали, что станете здесь королем, опередив Белла, Теслу и все такое, верно? Ведь были такие мысли?
— Да, были, я думал...
— Вот, господа мои хорошие, наглядное подтверждение теории уважаемого Пастора, что образование в наши дни весьма плачевно, и в первую очередь — в гуманитарно-философском аспекте. Пастор, надеюсь, вы не оставили идею насчет школы.
— Эрик, я не оставил этой идеи, но ты же знаешь, что я давно отказался от надежды воплотить эту идею в реальность, — голос Пастора был довольно неприятным и тягучим.
— Скажите, молодой человек, как вас зовут, и какой стандарт сети у вас во времени был наиболее распространен... В смысле, какая адресация.
— Юрий, и IPv4.
— Конец ХХ-го или начало XXI-го?
— Второе.
— М-да... Ну что ж, я пройдусь по вашим больным мозолям. Получилось у вас что-то кому-то доказать и показать? Может, кто-то серьезно воспринял ваши научные теории? Может быть, вы кому-то продемонстрировали ваши диковинные штучки?
— Нет, у меня ничего не вышло, и я не понимаю, почему они не верят... Я ведь даже говорил с несколькими весьма образованными людьми. Но они... Они сказали, что свет — это волна и что корпускулярная теория неправильна и не может быть двойственной природы света, потому что существует электрический флюид. Вот что за бред — я пытался доказать, показывал научные расчеты...
— Вы пытались распространить… Поведайте, а кто вообще, по-вашему, опроверг эту гипотезу? — это спросил Доктор. Он говорил басовито и утробно, не спеша, словно растягивая каждое слово.
— Эм-м… я... не знаю...
— Ну, скажем так, до Фарадея все искали флюиды, хотя кто-то и догадывался, что это не так. Но продолжайте. Нас интересует, как вы оказались в этом времени — это куда любопытнее. Ваша дальнейшая история в нескольких возможных вариантах нам уже известна. И угощайтесь, хотя вам с голода много тяжелого нельзя. Возьмите стул вон у той стены и подходите к моему столу, только на выпивку не налегайте. Пастор, ты позволишь?
— Да, конечно, но ты ведь знаешь, я не люблю эти промежуточные трапезы.
— Тогда вон с того столика, молодой человек, можете брать.
Юрий подошел и несмело взял сэндвич. Съел его, потом второй и третий, затем опомнился, вытер руки о рубашку и ответил:
— Я, ну… я лежал, загорал на пляже. Мы с ребятами поехали в горы на лето, и как-то завязался разговор, что вот, мол, древность и все такое. А потом стали думать, в каком времени можно было бы оказаться, чтобы получилось продвинуть все вперед в плане науки и техники. В средние века за такие штуки сожгли бы...
В этот момент все трое хмыкнули, но после только Пастор печально покачал головой, тяжело вздохнув.
— Ну, я и сказал, мол, вот в викторианскую эпоху было столько образованных людей, институты, университеты… Британская империя стояла во главе всей продуктивной науки и творчества, она ведь царица морей, ей нужны открытия. И там самое время со всеми этими джентльменами, королевой Викторией, покровительницей наук, и все такое… А в России в этот период хоть и дремучесть полная, но тоже был же Гальвани, да много кто был. Ломоносова еще помнили, и заводы уже имелись, и точная механика.
Его слушатели снова усмехнулись.
— Ну вот, а потом я увидел небольшой грот, вошел в него, и там оказалось довольно прохладно — от перепада температур, наверное. Вот я после жары и заснул, а проснулся уже в викторианской Англии. Я все никак не мог поверить, что не сплю…
— Вы забыли упомянуть, уважаемый, что зашли так далеко внутрь грота, что практически не осталось света… ведь так?
— Н-ну да, а вы откуда знаете?..
Полковник, вставивший эту фразу, улыбнулся.
— А не вы первый: все мы, в общем-то, попали сюда из другого времени. С чего бы, по-вашему, все эти марки на листочках и надписи?
— Так значит, мы вместе можем сделать…
— Ничего мы делать не будем. Запомните: максимум, что мы можем, это относительно мирно дожить свой век и радоваться, что попали не во времена очередной гражданской войны! К сожалению, у таких мечтателей, как вы, слишком мало знаний и понимания, к чему может привести подобное вмешательство. Я сейчас приведу один пример. Если бы правительства обладали ядерной бомбой, они бы применили её в любой первой попавшейся войне, невзирая на жертвы, а до понимания всего ужаса этого оружия доходили бы десятилетиями. Достаточно понять, что некто Адольф был дитя своей эпохи, и он как дитя наворотил сами знаете что. А ядерная бомба на фронтах Первой мировой? Вы представляете, что бы стало с Европой, учитывая, что разработки сейчас украсть проще, чем кажется? Даже современные средства связи, и те изменили бы ход истории так, что первая мировая стала бы последней, причем в самом худшем смысле слова. Так что вопрос «прогрессорства» не обсуждается. Впрочем, на сей счет вам популярно объяснит при случае Пастор...
— Объясню, но прошу сперва продолжить вашу историю.
Пастор был довольно тощим человеком с намечающейся лысиной. Он ходил, прихрамывая на одну ногу, и курил самокрутки с каким-то очень едким и вонючим табаком. Закуривая очередную самокрутку, он подхватил бокал и пригубил его, потом долил воды из графина. Юрий вдохнул дым и закашлялся: последние недели ему было тяжело дышать — кашель душил его, все чаще накатывая приступами.
— Ну, сперва, когда я пришел в город, меня арестовали, но у меня была цепочка, и я откупился от полицейских. Затем раздобыл одежду — мне продали какие-то лохмотья, за которые я отдал мельхиоровый брелок с ключей. Я сказал им, что это редкий сплав. А потом я пошел и попытался устроиться на завод инженером, но никто не поверил, что я умею что-то проектировать, у них не было ничего — ни кульманов, ни...
— Ни компьютеров, ни даже таблиц расчетов, к которым вы привыкли, ни справочников. До нормальной стандартизации еще примерно лет так тридцать-сорок.
— В общем, как выяснилось, инженер должен уметь работать на станках. Я им оставил чертеж, в котором, может, пару просчетов и допустил, но машина по выработке электричества работала… Эта фабрика занималась выпуском памятников...
— Выяснилось, что практических знаний, пригодных на данном уровне технологического развития, у вас не так уж и много.
— Да, как-то так. Я надеялся, что смогу заработать и открою свое дело, и тогда получу возможность изобретать...
— Или, точнее, использовать свои уже имеющиеся знания, но оказалось, что все стоит дорого, условия жизни ни к черту, а от рациона вас воротит. А потом началась дизентерия, от которой вы чуть не умерли... Потом вас выкинули с завода, хотя вам казалось, что вы дали им много рационализаторских и новаторских идей. Правда, они почему-то ими не воспользовались, потому что... да причин много.
— Примерно так... А потом я скитался, пытался найти другое место. Однажды один художник, с которым мы вместе пили, познакомил меня с богатым джентльменом. Тот был заинтересован в том, чтобы я написал диссертацию и работал на него как ученый. Я думал, что это мой шанс, но оказалось, что про опыты Фарадея тут никто не слышал, а доказать…
— Доказать что-то у вас так и не получилось; вы даже не очень представляли, как собрать простейший радиоприемник. Выяснилось, что отсутствие фундаментальных знаний, в том числе о философии, подвели под дугу, а рассуждения о том, что все вокруг электроны и волны, требовалось чем-то подкреплять…
— Да... Потом я кое-как устроился на завод, но управляющий вскоре меня выкинул: я сказал ему, как нехорошо бить работающих там детей. Я попытался устроиться в школу для беспризорников...
— Куда вас не взяли, и вы бродяжничали, пока каким-то образом не услышали про нас...
— Да, а как вы догадались?
Юрий уставился на Пастора, с печальным ехидством вставлявшего все эти реплики.
— Да потому, что таких, как вы, немало, и вам еще повезло, что вы хоть какое-то время проработали на заводе и пообтерлись в этом, увы, довольно печальном мире. Но и те, кто обладает фундаментальными знаниями, часто тоже многое упускают. Дворецкий Эдвард, к примеру, химик, и ваш туберкулез, который слышу даже я, мы, может быть, при удачном стечении обстоятельств немного подлечим, хотя и не факт, что вам это сильно поможет. Мы обладаем знаниями, но... Впрочем, сейчас речь о другом. Вы в своих мечтаниях не учли таких факторов, как необходимость являться широко эрудированным человеком во всех смыслах этого слова. Но об этом мы с вами поговорим отдельно, и не сомневайтесь, это будет грустный разговор, как для вас, так и для меня. Поверьте, наше положение, — Пастор обвел всю троицу рукой, — отчасти лишь благоприятное стечение обстоятельств. Но сегодня нас куда больше интересует другое. Скажите, примерно в каком районе вы вышли из-под земли. Вон там, на столе в углу, лежит карта. Как пользоваться здешними лампами вы уже знаете.
Юрий подошел к столу, зажег светильник и принялся изучать карту, на которой уже пестрело несколько точек.
— Вот тут, — он указал на небольшой приморский городок. — Где-то в этом месте.
— Отлично. А теперь продолжим. Уж расскажите нам, что вы говорили и что оставляли на своем пути.
— Да тут и рассказывать особо нечего. Сначала я предложил схему амперметра и расчеты для оптимального протекания тока через заготовку, там требовался примерно один ампер, но... Выяснилось, что тут никто не знает, что такое ампер, а собрать амперметр я не сумел. Я опытным путем выяснил, что они пользуются неправильным раствором, и подобрал подобающий состав — добавил кислоты, изменил соотношение. Но там же все курят, а повышенное выделение водорода...
— В общем, вы едва не взорвали фабрику.
— Угу. Нет, потом они оценили, дали целую гинею, и ведь процесс пошел быстрее и чище. Еще они улучшили вентиляцию... И я попытался начертить схему работы пулемета... по своему телефону... А у вас зарядки нет?
— Да вон ваш телефон лежит на зарядке, кстати, чудо, что он еще работает.
— Я старался сохранить его как память... Он... — Юрий всхлипнул.
— Не расстраивайтесь, уважаемый. В конце концов, вы там, где вас понимают, хоть и здесь жизнь — не сахар. Но зато мы знаем, как не умереть от столбняка, и, в принципе, наше развитие несколько выше, чем у окружающих. Поверьте, это не самая худшая судьба, вам, по крайней мере, повезло быть мужчиной. Часа через три-четыре телефон зарядится, и если вы все же решите у нас остаться…
— А кому я тут нужен, кроме вас… — обреченно сказал Юрий. — Вы хотя бы не считаете меня сумасшедшим.
— И то верно. В общем, почитаете книги, послушаете музыку, если динамик еще жив... А потом осваивайтесь, устраивайтесь. Но пока что... Рассказывайте и спокойно ешьте, еду у вас никто не отнимет, а вечером поедите еще.
Юрий вначале просто посидел, потом взялся уминать закуски. Он рассказал про то, как его пытались обобрать в участке. Рассказал, как его, приняв за колдуна, хотели побить камнями какие-то крестьяне, потому что сочли его обувь «неправильной» — мол, они след оставляли, как адские копыта, а ведь он и не предполагал, что в Англии в девятнадцатом веке могут быть такие дремучие люди. Рассказал, как на заводе, где приходилось работать по четырнадцать часов, чуть не лишился пальцев, потому что на станке не было защитного кожуха. Рассказал, что его английский здесь почти никто не понимает, и его принимали за «солнечного ребенка», каким-то чудом дожившего до взрослого возраста. Рассказал, как на первой фабрике пытался лепить статуэтки, но оказалось, что пластилина здесь нет и надо работать с воском, очень быстро плавящимся от тепла рук. Рассказал, как валялся с дизентерией, и его отпаивала какая-то сердобольная шлюха, которой он отдал за это несколько красивых камушков — копеечные китайские фигурки из жадеита, а та за такую мелочь с ним возилась...
В этот момент трое его слушателей почти одновременно хлопнули себя по лицу и сообщили, что он сильно продешевил. Еще Юрий рассказал, что, оказывается, улицы очень грязные, и кроссовки быстро испортились. Он купил себе ботинки, но потом их отобрали, и он сбежал из города, потому что ходить босиком там было невыносимо. Он рассказал, как на заводе вступился за девушку, но в результате ему разбили очки, потому что бил ее пьяный муж... В конце он поведал, как долго-долго шел на ферму. Потом прозвучал колокол — на ферму вернулись работники, и дворецкий проводил новоприбывшего в столовую. Юрий сжимал телефон и читал, читал все подряд, от сообщений до книг.
Трое же склонились над картой и принялись внимательно ее рассматривать.
— Пастор, ну ты и скотина, чуть парня до слез не довел, — пробурчал Полковник.
— Пусть поплачет. В конце концов, ему полезно, и потом, с каких это пор ты стал знатоком человеческих душ?..
— Сам знаешь с каких.
Они смотрели на карту, и Доктор, тяжело опираясь на трость, вернулся в кресло.
— И все же, друзья. Мы были случайностью, но сейчас наблюдается некая закономерность. Необходимо выяснить причины, по которым сюда попадают разные люди из нашего времени. Ваши предположения?
— Если честно, то предположений нет.
Пастор рассеяно перекатывал в бокале напиток и дымил своей самокруткой.
— Как и у меня. Впрочем...
— Нет, поверь, эти не скажут.
— Но можно же попытаться! В конце концов, у нас есть один норвежец...
Все это время Полковник стоял, молча глядя перед собой.
— Есть-то он есть, но….
— Может, сперва вернемся к плану с поиском?
Повисло тяжелое молчание.
Ферму уже давно окутала темнота. В комнатах потушили свет, и лишь в одной комнатенке сидел тощий человек, вглядываясь в оживший смартфон.
приют
Название: Приют
Часть канона: ориджинал
Автор: fandom Victorian 2018
Бета: fandom Victorian 2018
Размер: мини, 3 467 слова
Персонажи: ОМП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: некоторые места просто приманивают странных людей. Или не очень странных?
Предупреждения: все невесело
Для голосования: #. fandom Victorian 2018 - "Приют"
Когда этот странный человек показался на узкой тропинке, ведущей к воротам фермы «Крючковатый нос», уже смеркалось. Пики более низких гор все больше скрывались в тени своих более высоких товарок и постепенно рыжели, чтобы вскоре ненадолго стать красными, словно окрашенными кровью, и потом постепенно скрыться во мгле, которая понималась из долин, знаменуя приход холодной ночи.
Чем занимались на ферме? Вроде бы разводили скот. Впрочем, местные особо не общались с нелюдимыми хозяевами фермы и её странными обитателями, которые вечно ходили угрюмые и молчаливые. Полковник, купивший ферму несколько лет назад, порой привечал всяких чудиков.
Это были весьма специфические чудики — чаще всего нищие и оборванцы, которые под пьяную лавочку могли рассказывать про странные видения. В целом они представляли собой контингент дома для душевнобольных, но жить не мешали, на людей не кидались, а довольно качественное и дешевое сукно, равно как и благотворительность хозяев фермы, была вполне достаточным условием, чтобы местная власть закрывала глаза и не давала особо любопытным чинить беспорядки. Опять же, даже появлявшиеся там проститутки завязывали со своим ремеслом. И порой люди с фермы принимали участие в поисках, если кто-то из детей пропадал в горах... Впрочем, если бродяга не был чудным, то ему могли дать от ворот поворот: принципы отбора у Полковника и его товарищей, Пастора и Доктора, были какие-то свои... Странные.
Идущий на ферму человек был одет в штаны странного покроя со строчками в не совсем ожидаемых местах и в порванную клетчатую рубашку. Такой ткани — вроде бы из хлопка, но необычного синевато-черного цвета — тут не видели. Рубашка к тому же была в нескольких местах обуглена так же, как обугливается... Вряд ли кто-то из местных знал, что такое пластик, иначе сказал бы, что так обугливается пластик или синтетика. Но они догадались бы, что ткань так не прогорает — уж это жители этих небогатых мест знали точно.
К груди, как величайшую драгоценность, бродяга прижимал грязный кожаный футляр. Бродяга был грязен, со спутанными волосами; его борода явно жила какой-то своей жизнью. Сапоги отсутствовали, и виднелись ступни с несколькими ампутированными пальцами. На носу бродяга носил очки с тонкой оправой — наверное, где-нибудь украл, тем более что одно стекло в очках было треснуто, а другое — выбито.
В общем, бродяга представлял собой весьма жалкое зрелище, шагая, спотыкаясь, по дороге к ферме. Местные только хмыкали, и если тот подходил, молча махали в сторону фермы, не позволяя приблизиться и не желая говорить, пока псих не дойдет до пристанища таких же чудиков и оборванцев и не приведет себя в порядок. Они не были злобными, просто не хотели лишний раз общаться с умалишённым, который мог оказаться опасным… Уж не ясно, что с ними делали, но после фермы этих пришлых людей можно было не бояться — не ждать от них, по крайней мере, вшей и заразы. Здесь, севернее Инвернесса, места были не самые многолюдные, и еще жили легенды о чуме, да и слухи о холере порой доходили.
Холера являлась одним из поводов примириться с фермой и ее странными жильцами. Когда доктора впервые зафиксировали здесь вспышку, из фермы пришли люди, и Полковник вместе с мэром построили в стороне от городка холерный барак. Там обитатели фермы ухаживали за больными, отпаивали их, несмотря на протест доктора Смолси, давали им что-то еще, но так или иначе больные выжили. Доктор — один из товарищей Полковника — оказался молчаливым, и секрет лечения никому не раскрыл. Впрочем, мэра все устроило, и он даже построил очистные сооружения, на которых трудились либо нарушители спокойствия, либо наемные рабочие. Эта мера — грязная работа на зловонных очистных сооружениях, где фильтровалась вода для колонок, — неплохо успокаивала гордецов и при этом не была достаточно жесткой, чтобы вызвать возмущение у населения. Так что местных властей все устраивало, а Инвернесс и Эдинбург не беспокоились о том, что где-то что-то выбивается из строя. Все было тихо и чинно.
Бродяга шел наверх и всматривался в витиеватые, искусно скованные ворота и ограду с валютками, цветами и листиками. На листиках то тут, то там виднелись надписи, которые сделали по заказу Пастора. Его все так и называли — «Пастор», хотя никто не помнил почему, ведь проповеди в церкви он не читал и вежливо отказывался это делать, когда его приглашал настоятель местной церкви мистер Прейр. Всегда находилось богоугодное дело — то за больными поухаживать, то еще что-то... Стилизованные надписи «SAMSUNG», «hp», «Xerox» и прочие названия ничего не говорили ни кузнецу, ни местным, и казались простым набором букв. Но бродяга же, когда смог разглядеть их, упал на колени и заплакал, размазывая грязь и слезы по покрытому струпьями лицу. Он рыдал, как младенец, и принялся что есть силы колотить в молоточек на воротах и дергать за веревку колокольчика...
Ему открыл дворецкий, одетый в аккуратный костюм из зеленоватой шерсти, поверх которого был накинут кожаный передник. На руках дворецкого красовались кожаные же перчатки. Он осмотрел плачущего и спросил:
— Чего тебе?
— Пустите, это моя последняя надежда! Мне сказали, что хозяин фермы — добрый человек и помогает людям.
Бродяга говорил с рычащим акцентом, неправильно расставляя ударения и проглатывая некоторые звуки.
— Мы не помогаем тем, у кого нет рекомендаций. У вас они есть?
— Но меня некому порекомендовать! Прошу вас, пустите, сжальтесь, я не перенесу еще одной холодной ночи...
Дворецкий собирался закрыть дверь, но нищий протянул ему футляр:
— Вот, возьмите это чудное устройство, им можно пользоваться как зеркальцем! Возьмите, это самое ценное, что у меня есть. И очки возьмите — они мне уже не понадобятся, если вы меня не пустите… Умоляю вас, дайте мне увидеть Полковника — так ведь зовут вашего хозяина? — или Пастора, или кого-то из управляющих фермой… Сжальтесь, мистер! — его речь превратилась в бессвязные рыдания.
Дворецкий взял очки, внимательно оглядел их и положил на полочку, приделанную к одному из столбов калитки. Потом аккуратно и немного брезгливо открыл грязный замызганный футляр и достал прямоугольный предмет, в котором человек из конца XX-начала XXI века узнал бы смартфон. Для местных же это была блестящая коробочка с одной зеркально отполированной стороной и металлическими на вид буквами.
— Ну вот, у вас есть рекомендации от господина… — дворецкий произнес какое-то слово, которое тоже не понял бы никто из местных.
— Зачем же начинать знакомство с Полковником с такого недоразумения, или вас не предупредили? Впрочем, ладно, не важно, берите свои очки и пойдемте, я предупрежу о вас. А пока что...
Дворецкий пропустил человека, который завыл от счастья так, словно увидел ангела, спускающегося с небес и приносящего ему блага земные — как дар, ниспосланный Иову за его терпение и смирение.
— Романо, проводи его в ванную комнату и попроси Эннес и её подружек: пусть приведут его в более-менее нормальное состояние. Думаю, часа им хватит.
Затем он обернулся в бродяге, к которому подошел крепко сбитый парень с повязкой на глазу и в простой широкой шерстяной одежде.
— Это я отнесу к Полковнику. Свои очки вы можете взять с собой... — произнес он и добавил на странном языке, который, знай его кто-нибудь из местных, можно было бы опознать как русский: — Еще один бедолага...
После он оглядел местность за калиткой и закрыл её. Ночь предстояла холодная: лето в этих краях было гораздо прохладнее, чем на его далекой родине.
Через час дворецкий привел бродягу, после банных процедур приобретшего достаточно приличный вид, в комнату. В комнате было три кресла, окнами она выходила на закат. Горел камин и несколько газовых рожков, около кресел стояли столики с легкими закусками и бурбоном; оформленные тканью с простеньким узорчиком стены были уставлены шкафами.
Бродяга оказался среднего роста, истощенным, с заострившимся и осунувшимся от пережитого лицом. Его облачили в просторную и теплую шерстяную одежду: его собственная сохла на веревках. В одном, скрытом тенью, кресле сидел человек в военной форме; человек, сидевший в кресле напротив, читал в свете рожка. Этот второй человек был в круглых очках по последней моде, среднего роста, одет в красивый твидовый костюм. Его округлые черты лица говорили о том, что когда-то он мог страдать от небольшого избытка веса. На соседнем кресле лежала трость с блестящим серебряным набалдашником. Третий человек стоял лицом к двери, но разглядеть его черты казалось невозможно: получалось увидеть лишь светлые длинные волосы и просторную одежду, наверное, сутану. Все трое взирали на пришедшего с интересом.
Потом Полковник заговорил. Бродяга вздрогнул.
— Вы говорите по-русски?
— Да... но...
— Вопросы потом, сперва запомните одно: лучше говорить на дерьмовом английском. Теперь о главном. Вы здесь до конца дней, а «здесь» — это в этом времени, свыкнитесь с этим. Мы в любом случае дадим вам приют на сегодня, но дальше вы или примите наши правила, или вам вернут одежду, дадут немножко денег и выдворят за порог. Первое правило: мы втроем принимаем все решения, и они не обсуждаются, они выполняются. Правило второе: даже наедине с другими жителями фермы никогда не говорите на своем языке, и никогда значит никогда. Исключение возможно, только если вам разрешит кто-то из нас. Вы меня поняли?
— Да.
— Отлично. Почему, потом поймете… Вы кто по образованию?
— Инженер-электронщик.
— Понятно. И вы мечтали попасть в викторианскую эпоху и думали, что станете здесь королем, опередив Белла, Теслу и все такое, верно? Ведь были такие мысли?
— Да, были, я думал...
— Вот, господа мои хорошие, наглядное подтверждение теории уважаемого Пастора, что образование в наши дни весьма плачевно, и в первую очередь — в гуманитарно-философском аспекте. Пастор, надеюсь, вы не оставили идею насчет школы.
— Эрик, я не оставил этой идеи, но ты же знаешь, что я давно отказался от надежды воплотить эту идею в реальность, — голос Пастора был довольно неприятным и тягучим.
— Скажите, молодой человек, как вас зовут, и какой стандарт сети у вас во времени был наиболее распространен... В смысле, какая адресация.
— Юрий, и IPv4.
— Конец ХХ-го или начало XXI-го?
— Второе.
— М-да... Ну что ж, я пройдусь по вашим больным мозолям. Получилось у вас что-то кому-то доказать и показать? Может, кто-то серьезно воспринял ваши научные теории? Может быть, вы кому-то продемонстрировали ваши диковинные штучки?
— Нет, у меня ничего не вышло, и я не понимаю, почему они не верят... Я ведь даже говорил с несколькими весьма образованными людьми. Но они... Они сказали, что свет — это волна и что корпускулярная теория неправильна и не может быть двойственной природы света, потому что существует электрический флюид. Вот что за бред — я пытался доказать, показывал научные расчеты...
— Вы пытались распространить… Поведайте, а кто вообще, по-вашему, опроверг эту гипотезу? — это спросил Доктор. Он говорил басовито и утробно, не спеша, словно растягивая каждое слово.
— Эм-м… я... не знаю...
— Ну, скажем так, до Фарадея все искали флюиды, хотя кто-то и догадывался, что это не так. Но продолжайте. Нас интересует, как вы оказались в этом времени — это куда любопытнее. Ваша дальнейшая история в нескольких возможных вариантах нам уже известна. И угощайтесь, хотя вам с голода много тяжелого нельзя. Возьмите стул вон у той стены и подходите к моему столу, только на выпивку не налегайте. Пастор, ты позволишь?
— Да, конечно, но ты ведь знаешь, я не люблю эти промежуточные трапезы.
— Тогда вон с того столика, молодой человек, можете брать.
Юрий подошел и несмело взял сэндвич. Съел его, потом второй и третий, затем опомнился, вытер руки о рубашку и ответил:
— Я, ну… я лежал, загорал на пляже. Мы с ребятами поехали в горы на лето, и как-то завязался разговор, что вот, мол, древность и все такое. А потом стали думать, в каком времени можно было бы оказаться, чтобы получилось продвинуть все вперед в плане науки и техники. В средние века за такие штуки сожгли бы...
В этот момент все трое хмыкнули, но после только Пастор печально покачал головой, тяжело вздохнув.
— Ну, я и сказал, мол, вот в викторианскую эпоху было столько образованных людей, институты, университеты… Британская империя стояла во главе всей продуктивной науки и творчества, она ведь царица морей, ей нужны открытия. И там самое время со всеми этими джентльменами, королевой Викторией, покровительницей наук, и все такое… А в России в этот период хоть и дремучесть полная, но тоже был же Гальвани, да много кто был. Ломоносова еще помнили, и заводы уже имелись, и точная механика.
Его слушатели снова усмехнулись.
— Ну вот, а потом я увидел небольшой грот, вошел в него, и там оказалось довольно прохладно — от перепада температур, наверное. Вот я после жары и заснул, а проснулся уже в викторианской Англии. Я все никак не мог поверить, что не сплю…
— Вы забыли упомянуть, уважаемый, что зашли так далеко внутрь грота, что практически не осталось света… ведь так?
— Н-ну да, а вы откуда знаете?..
Полковник, вставивший эту фразу, улыбнулся.
— А не вы первый: все мы, в общем-то, попали сюда из другого времени. С чего бы, по-вашему, все эти марки на листочках и надписи?
— Так значит, мы вместе можем сделать…
— Ничего мы делать не будем. Запомните: максимум, что мы можем, это относительно мирно дожить свой век и радоваться, что попали не во времена очередной гражданской войны! К сожалению, у таких мечтателей, как вы, слишком мало знаний и понимания, к чему может привести подобное вмешательство. Я сейчас приведу один пример. Если бы правительства обладали ядерной бомбой, они бы применили её в любой первой попавшейся войне, невзирая на жертвы, а до понимания всего ужаса этого оружия доходили бы десятилетиями. Достаточно понять, что некто Адольф был дитя своей эпохи, и он как дитя наворотил сами знаете что. А ядерная бомба на фронтах Первой мировой? Вы представляете, что бы стало с Европой, учитывая, что разработки сейчас украсть проще, чем кажется? Даже современные средства связи, и те изменили бы ход истории так, что первая мировая стала бы последней, причем в самом худшем смысле слова. Так что вопрос «прогрессорства» не обсуждается. Впрочем, на сей счет вам популярно объяснит при случае Пастор...
— Объясню, но прошу сперва продолжить вашу историю.
Пастор был довольно тощим человеком с намечающейся лысиной. Он ходил, прихрамывая на одну ногу, и курил самокрутки с каким-то очень едким и вонючим табаком. Закуривая очередную самокрутку, он подхватил бокал и пригубил его, потом долил воды из графина. Юрий вдохнул дым и закашлялся: последние недели ему было тяжело дышать — кашель душил его, все чаще накатывая приступами.
— Ну, сперва, когда я пришел в город, меня арестовали, но у меня была цепочка, и я откупился от полицейских. Затем раздобыл одежду — мне продали какие-то лохмотья, за которые я отдал мельхиоровый брелок с ключей. Я сказал им, что это редкий сплав. А потом я пошел и попытался устроиться на завод инженером, но никто не поверил, что я умею что-то проектировать, у них не было ничего — ни кульманов, ни...
— Ни компьютеров, ни даже таблиц расчетов, к которым вы привыкли, ни справочников. До нормальной стандартизации еще примерно лет так тридцать-сорок.
— В общем, как выяснилось, инженер должен уметь работать на станках. Я им оставил чертеж, в котором, может, пару просчетов и допустил, но машина по выработке электричества работала… Эта фабрика занималась выпуском памятников...
— Выяснилось, что практических знаний, пригодных на данном уровне технологического развития, у вас не так уж и много.
— Да, как-то так. Я надеялся, что смогу заработать и открою свое дело, и тогда получу возможность изобретать...
— Или, точнее, использовать свои уже имеющиеся знания, но оказалось, что все стоит дорого, условия жизни ни к черту, а от рациона вас воротит. А потом началась дизентерия, от которой вы чуть не умерли... Потом вас выкинули с завода, хотя вам казалось, что вы дали им много рационализаторских и новаторских идей. Правда, они почему-то ими не воспользовались, потому что... да причин много.
— Примерно так... А потом я скитался, пытался найти другое место. Однажды один художник, с которым мы вместе пили, познакомил меня с богатым джентльменом. Тот был заинтересован в том, чтобы я написал диссертацию и работал на него как ученый. Я думал, что это мой шанс, но оказалось, что про опыты Фарадея тут никто не слышал, а доказать…
— Доказать что-то у вас так и не получилось; вы даже не очень представляли, как собрать простейший радиоприемник. Выяснилось, что отсутствие фундаментальных знаний, в том числе о философии, подвели под дугу, а рассуждения о том, что все вокруг электроны и волны, требовалось чем-то подкреплять…
— Да... Потом я кое-как устроился на завод, но управляющий вскоре меня выкинул: я сказал ему, как нехорошо бить работающих там детей. Я попытался устроиться в школу для беспризорников...
— Куда вас не взяли, и вы бродяжничали, пока каким-то образом не услышали про нас...
— Да, а как вы догадались?
Юрий уставился на Пастора, с печальным ехидством вставлявшего все эти реплики.
— Да потому, что таких, как вы, немало, и вам еще повезло, что вы хоть какое-то время проработали на заводе и пообтерлись в этом, увы, довольно печальном мире. Но и те, кто обладает фундаментальными знаниями, часто тоже многое упускают. Дворецкий Эдвард, к примеру, химик, и ваш туберкулез, который слышу даже я, мы, может быть, при удачном стечении обстоятельств немного подлечим, хотя и не факт, что вам это сильно поможет. Мы обладаем знаниями, но... Впрочем, сейчас речь о другом. Вы в своих мечтаниях не учли таких факторов, как необходимость являться широко эрудированным человеком во всех смыслах этого слова. Но об этом мы с вами поговорим отдельно, и не сомневайтесь, это будет грустный разговор, как для вас, так и для меня. Поверьте, наше положение, — Пастор обвел всю троицу рукой, — отчасти лишь благоприятное стечение обстоятельств. Но сегодня нас куда больше интересует другое. Скажите, примерно в каком районе вы вышли из-под земли. Вон там, на столе в углу, лежит карта. Как пользоваться здешними лампами вы уже знаете.
Юрий подошел к столу, зажег светильник и принялся изучать карту, на которой уже пестрело несколько точек.
— Вот тут, — он указал на небольшой приморский городок. — Где-то в этом месте.
— Отлично. А теперь продолжим. Уж расскажите нам, что вы говорили и что оставляли на своем пути.
— Да тут и рассказывать особо нечего. Сначала я предложил схему амперметра и расчеты для оптимального протекания тока через заготовку, там требовался примерно один ампер, но... Выяснилось, что тут никто не знает, что такое ампер, а собрать амперметр я не сумел. Я опытным путем выяснил, что они пользуются неправильным раствором, и подобрал подобающий состав — добавил кислоты, изменил соотношение. Но там же все курят, а повышенное выделение водорода...
— В общем, вы едва не взорвали фабрику.
— Угу. Нет, потом они оценили, дали целую гинею, и ведь процесс пошел быстрее и чище. Еще они улучшили вентиляцию... И я попытался начертить схему работы пулемета... по своему телефону... А у вас зарядки нет?
— Да вон ваш телефон лежит на зарядке, кстати, чудо, что он еще работает.
— Я старался сохранить его как память... Он... — Юрий всхлипнул.
— Не расстраивайтесь, уважаемый. В конце концов, вы там, где вас понимают, хоть и здесь жизнь — не сахар. Но зато мы знаем, как не умереть от столбняка, и, в принципе, наше развитие несколько выше, чем у окружающих. Поверьте, это не самая худшая судьба, вам, по крайней мере, повезло быть мужчиной. Часа через три-четыре телефон зарядится, и если вы все же решите у нас остаться…
— А кому я тут нужен, кроме вас… — обреченно сказал Юрий. — Вы хотя бы не считаете меня сумасшедшим.
— И то верно. В общем, почитаете книги, послушаете музыку, если динамик еще жив... А потом осваивайтесь, устраивайтесь. Но пока что... Рассказывайте и спокойно ешьте, еду у вас никто не отнимет, а вечером поедите еще.
Юрий вначале просто посидел, потом взялся уминать закуски. Он рассказал про то, как его пытались обобрать в участке. Рассказал, как его, приняв за колдуна, хотели побить камнями какие-то крестьяне, потому что сочли его обувь «неправильной» — мол, они след оставляли, как адские копыта, а ведь он и не предполагал, что в Англии в девятнадцатом веке могут быть такие дремучие люди. Рассказал, как на заводе, где приходилось работать по четырнадцать часов, чуть не лишился пальцев, потому что на станке не было защитного кожуха. Рассказал, что его английский здесь почти никто не понимает, и его принимали за «солнечного ребенка», каким-то чудом дожившего до взрослого возраста. Рассказал, как на первой фабрике пытался лепить статуэтки, но оказалось, что пластилина здесь нет и надо работать с воском, очень быстро плавящимся от тепла рук. Рассказал, как валялся с дизентерией, и его отпаивала какая-то сердобольная шлюха, которой он отдал за это несколько красивых камушков — копеечные китайские фигурки из жадеита, а та за такую мелочь с ним возилась...
В этот момент трое его слушателей почти одновременно хлопнули себя по лицу и сообщили, что он сильно продешевил. Еще Юрий рассказал, что, оказывается, улицы очень грязные, и кроссовки быстро испортились. Он купил себе ботинки, но потом их отобрали, и он сбежал из города, потому что ходить босиком там было невыносимо. Он рассказал, как на заводе вступился за девушку, но в результате ему разбили очки, потому что бил ее пьяный муж... В конце он поведал, как долго-долго шел на ферму. Потом прозвучал колокол — на ферму вернулись работники, и дворецкий проводил новоприбывшего в столовую. Юрий сжимал телефон и читал, читал все подряд, от сообщений до книг.
Трое же склонились над картой и принялись внимательно ее рассматривать.
— Пастор, ну ты и скотина, чуть парня до слез не довел, — пробурчал Полковник.
— Пусть поплачет. В конце концов, ему полезно, и потом, с каких это пор ты стал знатоком человеческих душ?..
— Сам знаешь с каких.
Они смотрели на карту, и Доктор, тяжело опираясь на трость, вернулся в кресло.
— И все же, друзья. Мы были случайностью, но сейчас наблюдается некая закономерность. Необходимо выяснить причины, по которым сюда попадают разные люди из нашего времени. Ваши предположения?
— Если честно, то предположений нет.
Пастор рассеяно перекатывал в бокале напиток и дымил своей самокруткой.
— Как и у меня. Впрочем...
— Нет, поверь, эти не скажут.
— Но можно же попытаться! В конце концов, у нас есть один норвежец...
Все это время Полковник стоял, молча глядя перед собой.
— Есть-то он есть, но….
— Может, сперва вернемся к плану с поиском?
Повисло тяжелое молчание.
Ферму уже давно окутала темнота. В комнатах потушили свет, и лишь в одной комнатенке сидел тощий человек, вглядываясь в оживший смартфон.
@темы: текст, fandom Victorian 2018, PG-13